|
Потому, что в конце концов вы будете только думать и только решать. Сначала вам придется заниматься этой работой в кабине летящего корабля, а потом — на земле. Ведь с точки зрения голой техники не так уж существенно, откуда будут поступать команды — с пилотского ли кресла или из кабинета наземного пункта управления.
С тех пор прошло семь лет. Всего семь. И я воочию убедился — прогноз покойного Семена Алексеевича уже начал оправдываться. Ни командир корабля, ни второй пилот ТУ-114 не крутили в поте лица штурвалов, не шуровали, как говорится, педалями. Час за часом они делали совсем другую работу: думали, считали, вели контроль, взвешивали и принимали решения. Стала ли жизнь летчиков от этого легче? Как сказать — мускульной, ломовой работы убавилось, а вот голова все время в напряжении. Я бы сказал еще и так: произошло перераспределение нагрузок. Если пилоты прежних лет были представителями физического и умственного труда одновременно, то наши сменщики люди умственного и физического труда. И это тот редкий случай, когда от перестановки слагаемых сумма решительно изменилась! И вот еще чего нельзя забывать: неимоверно возросла ответственность командиров кораблей и всех членов экипажей. Поверьте на слово: когда ты ведешь машину наперегонки с солнцем и знаешь, что за спиной у тебя дремлют в пассажирских креслах, читают газеты, перекидываются в картишки двести живых душ, принимать необдуманные решения, даже в пустяке понадеяться на всемогущее авось, отмахнуться от намека на возможную неполадку практически невозможно.
12 Летчики и штурман все время интересовались направлением и силой ветра. Ветры на больших высотах свирепые и капризные. Вовремя сманеврировать, заставив ветер работать на себя: подгонять, а не тормозить воздушный корабль — вот к чему постоянно стремился экипаж. — Вы знаете, что значит завершить рейс всего на десять минут раньше расписания? — спросил меня штурман и сам ответил: — Один раз, на одной машине — сотни рублей экономии, в каждом полете и на каждой машине — миллионы! — И он назвал совершенно точную цифру: столько-то рублей. Признаюсь, меня поразила не столько величина экономии, сколько предмет беспокойства летчиков. Считать рубли экономии — это ни моим коллегам, ни мне просто никогда не приходило в голову. Наше дело было пилотировать, гладко взлетать, точно выдерживать маршрут и приземляться по возможности без происшествий.
13 В стальном притушенном сиянии перед нами открылась Волга. Густой сеткой золотых огоньков глядела с земли Казань. По нынешним временам Казань — преддверие Москвы. Еще немного — и Внуково прикажет начать снижение. Полет подходил к концу. Москва передала отличнейшую погоду: ясно, видимость десять километров, температура плюс четырнадцать. Мы пролетели еще немного, и командир связался с Внуковом: — Я — борт 76484. Доброе утро, разрешите снижение? И тотчас, словно диспетчер был за спиной, Москва откликнулась: — Доброе утро! Снижение разрешаю. Стрелочка вариометра отклонилась вниз, машина будто с горы скатывалась: шесть тысяч метров, пять, четыре, три тысячи двести… И снова земля была с нами. Земля видела нас, слышала, заботилась о том, чтобы посадить с ходу — без лишних разворотов и сложных маневров. Земля тоже считала, и не только градусы курса, километры бокового уклонения от линии пути, но и рубли экономии. Перед посадкой бортрадист снова Достал упоминавшуюся уже таблицу и тем же торжественным голосом стал читать: — Просмотреть… Включить… Рассчитать… Проверить… Выпустить… Загорелись зеленые лампочки — шасси стало на место. Стрелки указателя положения щитков сообщили — щитки выпущены на тридцать градусов. |
