– А вы хотя бы когда‑нибудь покупаете билет, паркуясь вот так, как сейчас?

– Вы спрашиваете о зелененькой карточке, которую подсовывают под стеклоочиститель? – рассмеялась Марго, заводя двигатель. – У меня дома их полный ящик, добавила она, отъезжая от бордюра.

Марго была хорошим водителем, разве что слишком азартным. Она лихо погнала «мерседес» по узкой Виллидж‑стрит.

Случайные прохожие махали вслед кулаками и выкрикивали ругательства. В конце концов машина въехала на эстакаду УэстСайд‑Хайвей, ведущую на север. Удобно пристроив автомобиль на разделительной линии, миссис Кейн бросила взгляд на Энгеля и сказала:

– Что‑то вы хмурый сегодня. Словно бы у вас тяжелый денек выдался.

– Это точно. Тяжелый денек.

– Бандитские делишки?

Она явно сказала это, чтобы развеселить его, и Энгель усмехнулся.

– Да, бандитские делишки, – ответил он. – Разыскиваю кое‑что, принадлежавшее моему хозяину.

– Что‑нибудь пропало?

– Пропало, украдено, исчезло. Найду – расскажу вам.

– Уж не из‑за этого ли вы сегодня приезжали в похоронное бюро? Хотели там поискать?

Энгель решил не давать сколь‑нибудь определенного ответа. Простенькая ложь – например, что он приезжал оплатить счет за Броди – помогла бы покончить с этим вопросом раз и навсегда. Но Энгель понимал, что она норовит вытянуть из него причину, по которой он искал встречи с Куртом Броком. Эта мысль позабавила Энгеля, и он решил прикинуться любезным дурачком, заставить Марго хорошенько потрудиться за ту лапшу, которую собирался ей навешать. Он сказал:

– Нет. Я обстряпывал самые разные бандитские делишки.

– Ах, так вот зачем вы туда приезжали!

– Я бы так не сказал. Послушайте, сегодня слишком хороший вечер, чтобы обсуждать похоронные бюро.

– Да, конечно, – ответила она, не сумев скрыть разочарования в голосе.

На город опустилась ночь, чудесная весенняя ночь, а весна – единственное время года, когда в Нью‑Йорке можно жить. Никогда больше не бывает прозрачного воздуха, чистого неба, никогда больше улицы и дома не выказывают хотя бы намека на индивидуальность, а краски не проступают сквозь вездесущую пыль и грязь. Машина мчалась по Уэст‑Сайд‑Хайвей, проходящей над запруженными грузовиками улицами, и, глядя на город справа, на Гудзон и побережье Джерси слева, Энгель и Марго чувствовали себя точь‑в‑точь как герои музыкальной киноленты тридцатых годов. Разумеется, вокруг сияли громадные афиши, рекламирующие пиво; трейлеры грузовых компаний, мчавшиеся своими маршрутами, порой закрывали кузовами вид на город, а протянувшиеся поперек реки красные неоновые буквы, их было видно с эстакады, медленно вспыхивали и гасли, являя миру одно и то же слово: «СПРАЙ». Заметив эту надпись в центре ночной панорамы, женщины в проезжавших автомобилях, охваченные романтическим видением, поворачивались к своим мужьям, и... "Дорогой, не забывай напоминать мне, чтобы я пользовалась только «crisco».

По дороге миссис Кейн больше не пыталась выудить у Энгеля какие‑нибудь сведения. Небрежно роняя слова, они беседовали на посторонние темы – о погоде, о городе, о прочих пустяках и, когда между фразами возникали паузы, они не заботились о том, чтобы заполнить их словами.

У Семьдесят второй улицы Уэст‑Сайд‑Хайвей перешла в Генри Гудзон‑Парквей. Скоростная эстакада кончилась, и дорога теперь бежала среди живописных парков; справа проносились массивные дряхлые многоквартирные дома. Впереди над рекой раскинулся сияющий всеми своими огнями мост Джорджа Вашингтона.

Энгель понятия не имел о том, куда его везет миссис Кейн, да это его и не волновало. Он ехал в хорошей машине и отдыхал, откинувшись на спинку кресла.