Потом я совершила настоящий подвиг — связала их парами и затолкала в стиральную машинку. На режим бережной стирки, после которой они превратились в ужасный сплошной узел, причем растянулись и деформировались до неузнаваемости. Такое впечатление, будто кто-то в ярости нарочно растягивал их. Правда, после полоскания носки вернули себе обычную форму, даже тот синий незнакомец, но все угодили в кучу для штопки, поскольку стирка окончательно их доконала.

Только вот в последнее время все складывалось именно так — сплошные трудности и расстройства. Вещам Тима почему-то все время доставалось — будто какие-то злые силы были со мной заодно, хотя именно мне приходилось потом возмещать ущерб; латать, чинить, штопать, отыскивать пропавшие предметы и гасить включившийся сам собой свет. Иногда я даже боялась уйти куда-то и оставить дом без присмотра, а Тим трактовал это по-своему — дескать, я не проявляю интереса к приходской жизни. Это было, по его мнению, откровенным пренебрежением по отношению к Богу и к мужу. Да в общем-то так оно и было. И все же мы любили друг друга.

Я вдруг заметила на пальце кровь — то ли ниткой порезалась, то ли осколками короновального кубка. А мне казалось, я собирала их очень осторожно. Лицо несостоявшегося короля раскололось надвое. Я выдвинула ящик, где у меня хранились тряпки, и перевязала палец первым попавшимся лоскутом. Кровь текла ого-го как сильно! Тут, словно желая прийти мне на помощь, сам собою открылся кран, а ведь я к нему даже не прикасалась, просто промыла палец водой, и кровь перестала расползаться по лоскуту. А вдруг я умерла бы от потери крови из-за такого вот крошечного пореза на пальце? Интересно, что бы сказал патологоанатом?

Тим должен был вернуться с минуты на минуту — наверняка уже тяпнул церковного кагорчика, поболтал со служкой и даже успел отбиться от Мэри Левертон (бедная заблудшая овечка влюбилась в него по уши). Не успела я подумать о Тиме, как чья-то невидимая рука обрушила полку в буфете. До сих пор «оно» не трогало буфет, просто оживляло разные предметы, но на этот раз, видимо, решило показать мне, что способно и на большее. Старинные предметы, посуда, дорогие раритеты посыпались на пол. Добра побилось примерно на семь тысяч фунтов — на такую сумму можно и ремонт отгрохать, и отопление починить, и даже купить новый пылесос.

Вести хозяйство полностью Тим мне не позволял — я просто просила у него деньги и составляла список необходимых покупок, которого Тим никогда не одобрял. Он не понимал, зачем нужны жидкость и мочалочки для мытья посуды, сахар и туалетная бумага. Пару раз я таскала деньги у него из кармана, когда он спал, и из ящика для воскресных пожертвований, но теперь народ стал хитрее — кладут деньги и поминальные записки в конверты. Как тут потаскаешь? Правда, в наши дни в деревню стало наезжать много богатеньких отдыхающих — адвокаты, хирурги и так далее — и их пожертвования поддерживают церковь, хотя на починку церковной крыши все равно не набирается. Зато этим денежкам можно найти другое применение.

Женщина, крадущая у мужа и у церкви. Как я докатилась до такого? Как опустилась до подобной пакости? Плохая, никчемная жена, гадкий человек.

Как только Тим появился на пороге, в доме все стихло. Буфет перестал качаться и присмирел, словно шаловливый ребенок при виде строгого отца. Посуда прекратила дребезжать, а кран течь. Я только поспешила задвинуть выдвинутые ящики и расставить все по местам. Лишь на месте короновального кубка зияла пустота — словно вырванный зуб.

— Тесс, чем это ты обмотала палец? — спросил Тим.

Этот вопрос я и сама себе задала, посмотрев на лоскут.