Я-то понимаю, что шансы Фруде возросли бы, если б он постригся, проредил кусты на бровях, а также растительность в носу и ушах и одевался тщательнее, но этого я не могу сказать вслух.

Полюбуйтесь на меня! Середина субботнего дня, на всех столах и открытых поверхностях стоит немытая посуда, в том числе на столике Ногучи полстакана молока, забытого здесь так давно, что на нём застыла твёрдая плёнка. Журналы и книги рассыпаны вокруг стула, на котором я провёл большую часть двух последних суток. На полу рядом с телефоном недоеденный пакет чипсов со вкусом текс-мекс — мой вчерашний обед; пакет перевернулся, и его неаппетитное, трухлявое содержимое разлетелось по дубовому паркету. Разрази меня гром, не знаю, чего я польстился на эти чипсы и тем более как я сумел затолкать в себя полпакета этого лакомства.

Квартира начинает походить на стереотипную карикатуру на тему «мужчина на хозяйстве». Утром я обнаружил, что забыл поднять сиденье, когда мочился; я присел потужиться, а на нём — жёлтые струпья застывшей мочи. Уборщица появится лишь через два дня, я, конечно, попытаюсь до тех пор разыскать тряпку и оттереть унитаз, но остальной срач пусть разгребает сама. До сих пор мы её не напрягали. Как её зовут, никак не запомню.

Катрине где-то в Германии. Она звонила вчера, но я не брал трубку.

Сильвия отказывается со мной разговаривать. Вчера вечером я звонил ей два раза. Поначалу, первый раз, она держалась дружески и учтиво, хотя и отказалась обсуждать тему, более всего меня занимающую. Она сказала, что опаздывает — договорилась встретиться в городе с подругой. Я заметил, что она чересчур увлекается светской жизнью, на что она обиделась и ответила, что это не моего ума дело. К тому же ей некогда. Я сдался:

— Ладно, завтра поговорим.

Занял исходную позицию в коридоре и стал ждать, час, ещё полчаса, пока не понял, что она и не собиралась уходить из дому. Она физически не может проскользнуть вниз так, чтоб я этого не услышал. Тем более я поставил стул впритирку к двери и не отлучался. Она не спускалась. Потом я захотел есть и сходил купил себе чипсов со вкусом текс-мекс, а вернувшись, набрал её номер опять.

Она ответила, это было не разумно с её стороны.

— Зачем ты сказала, что уходишь, если никуда не собиралась? — задал я совершенно правомерный вопрос.

— Сигбьёрн, ты что, шпионишь за мной?

— Ну что значит шпионю. У тебя горит свет.

— Так. И что?

— Я подумал, что-то случилось. Может, встреча отменилась.

Пауза.

— Да, встреча отменилась. Она не смогла.

— Кто не смогла?

— Она. Подруга моя. У неё сын заболел, ей пришлось остаться дома.

— А как её зовут?

— А зачем тебе знать? Что ты меня допрашиваешь? Имею я право встречаться с кем хочу или как ты думаешь?

— Имеешь, — ответил я, — хотя проще, да и не в пример вежливее, было бы назвать любое имя, а не городить риторические вопросы про твои права. Я твоими встречами не распоряжаюсь. Безусловно, ты вольна хороводиться с кем угодно, но мне больно, что ты меня обманываешь. Тем более так неумело.

Она психанула. Я попал в яблочко, кто бы сомневался.

— Знаешь что, Сигбьёрн... я не желаю с тобой разговаривать.

— Жаль, — ответил я. — Потому что я как раз желаю поговорить с тобой. Не по телефону, я хочу подняться к тебе. Раз ты всё равно вечером дома.

— Я хочу побыть одна.

— А я нет. Я и так вечно один. Но сейчас мне хочется общения, теплоты и близости, как некоторые говорят.

Это её слова, что она ценит теплоту и близость чуть не превыше всего.

— Господи, сколько патетики! — ответила она брезгливо. — Слушай, оставь меня в покое. Я пошла спать.