Изменить размер шрифта - +
Я пошла спать.

— В полдевятого? — уточнил я насмешливо.

Она бросила трубку.

 

Разве это патетика? Что высокопафосного в том, что человек собирается признаться в любви, что он борется за неё, даже если ситуация выглядит непростой и отношения складываются шероховато? Так полчеловечества можно обвинить в истеричной экзальтации. Наверно, дело в методе, вернее, его неотработанности. Я, в общем-то, готов признать, что есть нечто мелочное и жалкое в том, что человек сидит под дверью и подслушивает, хотя, как ни крути, а «мелочность» и «низость» такого поступка не может и соперничать с ухищрениями некоторых, кто выдумал несуществующую подругу, лишь бы отделаться от меня. У меня нет впечатляющего опыта по отшиванию красавиц, желающих любезничать со мной в ненадлежащий момент, но я не сомневаюсь, что вышел бы из затруднения менее тривиальным образом.

Я не могу просто проглотить размолвку. Оттого, что наша последняя беседа прошла на таких неприятных тонах, была полна упрёков и кончилась тем, что Сильвия обвинила меня в «патетичности», я впал в чудовищное беспокойство и отчаяние. Думаю, Сильвия ждёт, что я наведу на себя дисциплину и, как подобает мужчине, решительно сделаю первый шаг, чтобы утрясти недоразумение. Сбивчивые разборки по телефону не годятся, я должен подняться к ней и поговорить, глаза в глаза.

Прежде чем идти наверх, я переодеваюсь в чистую рубашку. Я подумал было прибраться и пригласить её к себе, но решил, что ей проще будет отыграть назад на своём поле.

Её звонок издаёт милый старомодный «динь-дон», но никто не отвечает. Неужто она всё-таки ушла по делам? Выждав, чтобы не показаться нетерпеливым, а только решительным и настойчивым, я звоню снова. Дверь распахивается. Передо мной мужчина.

— Ты кто? — выпаливаю я, не успев собраться с мыслями.

Он выше меня, темнее и здоровее, давно небрит и в футболке, но никакого изобличающего беспорядка в одежде нет. Тем не менее моя первая мысль — что меня обманули, наставили рога самым бессовестным образом. Он торчал здесь всё время, может, когда я звонил в первый раз его и не было, но во второй — точно. Так вот в чём дело: она не хотела ранить меня тем, что ждёт посетителя, любовника, и предпочла солгать про ужин с приятельницей. Это с её стороны тактично, но целью всей дипломатии было замаскировать мелким враньём крупное предательство. Я ёжусь при мысли, что он сидел и слушал наш разговор, последний, уничижительный, и что Сильвия улыбалась ему как бы извиняясь, а бросив трубку, наверно, улыбнулась: «Фуф, бывают же такие надоедливые поклонники». Какая гадость! И почему я не слышал вчера, как он пришёл?

— А, ты? — рычит тот тоном, в котором ясно слышно: права лезть к нему с расспросами у меня нет.

— Прошу прощения, — отвечаю я. — Я к Сильвии. Она дома?

Я пытаюсь через его плечо посмотреть, дома ли она, но этот шкаф с прущей наружу агрессивностью занял собой весь проём, и мне ничего не видно. Может, она ещё в кровати, отдыхает после ночных экзерсисов, которых я, насколько в состоянии вспомнить, тоже не слышал.

Он говорит:

— Сильвии нет. — Потом добавляет: — А я знаю, кто ты.

— Вряд ли. Но передай привет от Сигбьёрна и скажи, что я позвоню попозже.

Я разворачиваюсь и начинаю спускаться по лестнице. По правде говоря, я не могу дольше выносить его взгляда, у меня комок в горле, и я не хотел бы доставить этому типу удовольствия увидеть меня плачущим.

— Погоди-ка, — он спускается следом за мной. Я останавливаюсь на площадке между вторым и третьим этажом, у небольшого окошка, выходящего во двор. Он стоит на ступеньку выше меня, что подчёркивает его физическое превосходство, и вид у него грозный.

— Да? — говорю я с нелегко сделанным равнодушием.

— Кончай давай терроризировать Сильвию, — заявляет он.

Быстрый переход