|
Крушение исполина не могло не отразиться на судьбе и карьере многих из присутствовавших, и потому разница в выражении лиц московских и петербуржских чинов стала еще заметнее. Долгорукой убрал руку от уха, пожевал губами, распушил усы и спросил: - И когда же, ваше сиятельство, его величеству будет доложено о возмутительном преступлении? Министр прищурился, пытаясь вникнуть в подоплеку этого на первый взгляд простодушного вопроса. Вник, оценил, чуть заметно усмехнулся: - Как обычно, с утра великой пятницы император погружается в молитву, и государственные дела, кроме чрезвычайных, откладываются на воскресенье. Я буду с всеподданнейшим докладом у его величества послезавтра, перед пасхальным обедом. Губернатор удовлетворенно кивнул. - Убийство надворного советника Ижицына и его горничной при всей возмутительности сего злодеяния вряд ли может быть отнесено к числу чрезвычайных государственных дел. Вы ведь, Дмитрий Андреич, не станете отвлекать его императорское величество от молитвы из-за этакой пакости? Вас, поди ведь, и самого по головке не погладят? - все с тем же наивным видом спросил князь. - Не стану. Подкрученные седоватые усы министра чуть шевельнулись в иронической улыбке. Князь вздохнул, приосанился, достал табакерку, сунул в нос понюшку. - Ну, до воскресного полдня, уверяю вас, дело будет закончено, раскрыто, а злодей изобличен. А...а...ап-чхи! На лицах москвичей появилась робкая надежда. - Желаю здравствовать, - мрачно сказал Толстов. - Но позвольте узнать, откуда же такая уверенность? Следствие развалено. Чиновник, который его вел, убит. - У нас в Москве, батюшка, важнейшие расследования никогда не ведутся по одной линии, - наставительно произнес Владимир Андреевич. - Для того при мне состоит особый чиновник, мое доверенное око, известный вашему высокопревосходительству коллежский советник Фандорин. Он близок к поимке преступника и в самое скорое время доведет дело до конца. Не правда ли, Эраст Петрович? Князь величественно обернулся к сидевшему у стены коллежскому советнику, и лишь острый взор чиновника для особых поручений был способен прочесть в выпученных водянистых глазах высокого начальства отчаяние и мольбу. Фандорин встал и, немного помедлив, бесстрастно произнес: - Истинная п-правда, ваше сиятельство. Как раз в воскресенье думаю закончить. Министр взглянул на него исподлобья: - "Думаете"? Извольте-ка поподробней. Каковы ваши версии, выводы, предполагаемые меры? Эраст Петрович на графа даже не взглянул, по-прежнему смотрел только на генерал-губернатора. - Если прикажет Владимир Андреевич, изложу. Если же такого приказания не будет, предпочту сохранить конфиденциальность. Имею основания полагать, что на данном этапе расследования расширение числа посвященных в детали может стать губительным для операции. - Что?! - вспыхнул министр. - Да как вы смеете! Вы, кажется, забыли, с кем имеете дело! Золотые эполеты петербуржцев заколыхались от негодования. Золотые плечи москвичей пугливо поникли. - Никак нет. - Тут уж Фандорин взглянул и на столичного сановника. - Вы, ваше сиятельство, генерал-адъютант свиты его величества, министр внутренних дел и шеф корпуса жандармов. А я служу по канцелярии московского генерал-губернатора и вашим подчиненным ни по одной из вышеперечисленных линий не являюсь. Угодно ли вам, Владимир Андреевич, чтобы я изложил г-господину министру состояние дел по расследованию? Князь пытливо посмотрел на подчиненного и видно решил, что семь бед - один ответ. - Да полноте, батюшка Дмитрий Андреевич, пусть уж расследует, как почитает нужным. Я за Фандорина ручаюсь головой. А пока не угодно ли московского завтрака откушать? У меня уж и стол накрыт. - Что ж, головой так головой, - зловеще процедил Толстов. - Воля ваша. В воскресенье, ровно в двенадцать тридцать, на рапорте в высочайшем присутствии обо всем будет доложено. |
