|
Ох соседи, крысиная порода грачевская, доложили, не замедлили. - Милуетесь? - Осклабился. - А про меня, сироту, и забыли? - Тут ухмылочка у него с хари сползла, мохнатые брови сдвинулись. - Ну с тобой, Инеска, тля, я опосля побазарю. Видно, мало поучил. А ты, баклан, выдь-ка на двор. Побалакаем. Инеска метнулась к окну - во дворе двое, прихвостни Слепневы, Хряк и Могила. - Не ходи! - крикнула. - Убьют они тебя! Уйди, Слепень, так зашумлю, что вся Грачевка прибегет! И уж набрала воздуху, чтобы вой закатить, но Эрастушка не дал: - Ты чего, говорит, Инеса. Дай мне с человеком поговорить. - Эрастик, так Могила под казакином обрез носит, - объяснила непонятливому Инеска. - Застрелют они тебя. Застрелют и в сточную трубу кинут. Не впервой им. Не послушал дролечка, рукой махнул. Достал из кармана портмоне большое, черепаховое. - Ништо, - говорит. - Откуплюсь. И вышел со Слепнем, на верную погибель. Рухнула Инеска лицом в семь подушек и глухо завыла - о доле своей злосчастной, о мечте несбывшейся, о муке неминучей. Во дворе быстро-быстро жахнуло раз, другой, третий, четвертый, и тут же заголосил кто-то, да не один, а хором. Инеска выть перестала, посмотрела на висевшую в углу иконку Богоматери - к Пасхе убранную бумажными цветочками, разноцветными лампиончиками. - Матерь Божья, - попросила Инеска. - Яви чудо заради светлого Воскресения, пускай Эрастушка живой будет. Пораненый ничего, я выхожу. Только бы живой. И пожалела Заступница Инеску - скрипнула дверь, и вошел Эрастик. Да не раненый, целехонький, и даже шарфик-заглядение ничуть не скособочился. - Всё, сказал, Инеса, вытри с лица мокрость. Не тронет тебя больше Слепень, нечем ему теперь. Обе клешни я ему продырявил. Да и остальные двое помнить будут. Одевайся, веди меня к твоей Глашке. Хоть одна Инескина мечта, да сбылась. Прошлась она через всю Грачевку с прынцем - нарочно кружным путем его повела, хотя до кабака "Владимирка", где Глашка квартировала, ближе дворами было, через помойку и живодерню. Приоделась Инеска в бархатную жакетку и батистовую сорочку, обновила юбку креп-лизетовую, сапожки, которые для сухой погоды, и те не пожалела. Опухшее от слез лицо припудрила, челку взбила. В общем было от чего Саньке с Людкой зеленеть. Жалко только, Аделаидку не встретили. Ну да ничего, подружки ей обрисуют. Все не могла Инеска насмотреться на желанного, все заглядывала ему в лицо и стрекотала, что сорока: - У ней, у Глашки, дочка уродина. Мне так и сказали люди добрые: "Ты ту Глашку спроси, у которой дочка уродина". - Уродина? Какая такая уродина? - А пятно у ей родимое в пол рожи. Винного цвета, кошмарное - страсть. Я бы лучше в петлю полезла, чем с такой обличностью проживать. Вот у нас, в соседском доме, Надька жила, портновская дочь... Не успела про Надьку горбатую рассказать, как уж пришли к "Владимирке". Поднялись по скрипучей лесенке вверх, где нумера. Каморка у Глашки поганая, не чета Инескиной квартере. Сама Глашка перед зеркалом марафет наводила - ей скоро идти улицу утюжить. - Вот, Глафира, привела к тебе хорошего человека. Ответь, чего спросит, про лиходея, что тебя порезал, - наказала Инеска и чинно села в угол. Эрастик сразу трешницу на стол: - Получи, Глаша за утруждение. Что за человек был? Какой собой? Глашка, девка собой видная, хоть, на строгий Инескин взгляд, нечисто себя содержащая, на бумажку даже не посмотрела. - Известно какой. Полоумный, - ответила и плечами туда-сюда повела. Трешницу все же сунула под юбку, но без большого интереса, из вежливости. А вот на Эрастика так уставилась, так зенками обшарила, бесстыжая, что на душе у Инески стало неспокойно. - Мною мужчины завсегда интересуются, - скромно начала Глашка свой рассказ. - А тута я в томлении была. На Маслену короста у меня всю харю обметала - жуть в зеркало глянуть. |
