|
- Коли уж пришли. Коньячок и у меня для дорогого гостя отыщется, шустовский, на светлую Пасху берегла. Как звать-то вас, кавалер пригожий? *** Масахиро Сибата сидел у себя в комнате, жег ароматические палочки и читал сутры в память о безвременно оставившем сей мир служилом человеке Анисии Тюльпанове, его сестре Соньке-сан и горничной Палашке, горевать по которой японский подданный имел свои особенные основания. Комнату Маса обустроил сам, потратив немало времени и денег. Соломенные татами, которыми был застлан пол, привезли на пароходе из самой Японии. Зато комната сразу стала золотистая, солнечная, и земля весело пружинила под ногами, не то что топать по холодному, мертвому паркету из глупого дуба. Мебели здесь не было вовсе, зато к одной стене пристроился поместительный шкаф с раздвижной дверцей - там хранились одеяла и подушки, а также весь Масин гардероб: хлопчатый халат-юката, широкие белые штаны и такая же куртка для рэнсю, два костюма-тройки, зимний и летний, а также красивая зеленая ливрея, которую японец особенно уважал и надевал только по торжественным случаям. На стенах радовали глаз цветные литографии, изображавшие царя Александра и императора Муцухито. А в углу, над полкой-алтарем, висел свиток с древним мудрым изречением: "Живи правильно и ни о чем не сожалей". Сегодня на алтаре стоял фотографический снимок - Маса и Анисий Тюльпанов в Зоологическом саду. Прошлым летом снято. Маса в летнем песочном костюме и котелке, серьезный, у Анисия рот до ушей и из-под фуражки уши торчат, а сзади слон, и уши у него такие же, только намного больше. От горестных мыслей о тщетности поисков гармонии и непрочности мира Масу отвлек телефонный звонок. Фандоринский лакей прошел в прихожую через пустые, темные комнаты - господин где-то в городе, ищет убийцу, чтобы отомстить, госпожа ушла в церковь и вернется нескоро, потому что нынче ночью главный русский праздник Пасуха. - Аро, - сказал в круглый раструб Маса. - Это нумер гаспадзина Фандорина. Кто говорит? - Господин Фандорин, это вы? - донесся металлический, искаженный электрическими завываниями голос. - Эраст Петрович? - Нет, гаспадзин Фандорин нету, - громко проговорил Маса, чтобы перекричать завывание. В газете писали, что появились аппараты новой усовершенствованной системы, передающие речь "без малейших потерь, замечательно громко и ясно". Надо бы купить. - Поззе дзвоните падзяруста. Передати сьто? - Благодарю, - голос с воя перешел на шелест. - Это конфиденциально. Я протелефонирую потом. - Прошу рюбить и дзяровать, - вежливо сказал Маса и повесил трубку. Плохие дела, совсем плохие. Господин третью ночь без сна, госпожа тоже не спит, все молится - то в церкви, то дома, перед иконой. Она всегда много молилась, но столько - никогда. Всё это кончится очень плохо, хотя, казалось бы, куда уж хуже, чем сейчас. Вот нашел бы господин того, кто убил Тюри-сан, кто зарезал Соньку-сан и Палашу. Нашел бы и сделал верному слуге подарок - отдал бы Масе этого человека. Ненадолго - на полчасика. Нет, лучше на час... За приятными мыслями время летело незаметно. Часы пробили одиннадцать. Обычно в соседних домах в это время уж давно спят, а сегодня все окна светились. Такая ночь. Скоро по всему городу загудят колокола, потом в небе затрещат разноцветные огни, на улице станут петь и кричать, а завтра будет много пьяных. Пасха. Не сходить ли в церковь, постоять вместе со всеми, послушать тягучее, басистое пение христианских бонз. Все лучше, чем одному сидеть и ждать, ждать, ждать. Но ждать больше не пришлось. Хлопнула дверь, раздались крепкие уверенные шаги. Господин вернулся! - Что, один горюешь? - спросил господин по-японски и легонько коснулся Масиного плеча. Такие нежности меж ними были не заведены, и от неожиданности Маса не выдержал, всхлипнул, а потом и вовсе заплакал. Влаги с лица не вытирал - пусть течет. Мужчине слез стыдиться нечего, если только они не от боли и не от страха. |
