— Позвольте мне догадаться… Наверное, вас интересует этот коллекционер, который на «форде» разъезжает, сосед и Васьковых, и Буркалова. Явно, богатый мужик, и при этом уж он-то будет знать толк в иконах, и настоящих, и поддельных, и вы думаете, что за всей этой аферой он стоит? А мы-то упустили его из виду!.. И к попытке убийства Буркалова он может быть причастен, так?

— Рано пока что говорить, так это или нет, — ответил Николай Иванович. — Но этот, как ты выразился, богатый мужик на «форде», это не кто иной, как Челканов. В свое время успел довольно крепко посидеть за всякие преступления, связанные как раз с произведениями искусства и с рынком искусства. За последние годы, можно сказать, воскрес из пепла. Почти наверняка, ключевая фигура в этой афере — он. И перед убийством он не остановился бы. И если уж он затеял аферу с подделками икон, то не ради двух-трех тысяч долларов в месяц, а ради чего-то большего… Впрочем, пока что рано о чем-то говорить. Естественно, что он держится в тени, и о нем вам не удалось узнать практически ничего. Но зато вы выяснили немало других ценных вещей. Молодцы! Все, что вы выяснили, нам очень поможет.

— Эх, как же мы не сообразили шестую мастерскую оглядеть! — вырвалось от досады» у Лешки. — Может, если бы мы заглянули туда, мы бы нашли что-нибудь важное!

— Вряд ли, — покачал головой Николай Иванович. — Он не такой дурак, чтобы держать в мастерской хоть что-то, способное его изобличить. Он ведь соображает, что у правоохранительных органов сохраняется интерес к его персоне… Что ж, спасибо вам, и всего доброго.

— Пожелаем всего доброго и нашим гостям, — сказал Осетров, и мы все встали. — Кто хочет вернуться в город, домой, чтобы как раз успеть к ужину, тех сейчас отвезет тот же автобус. И еще одно. Ни один человек не выйдет из класса, пока не даст твердое слово, что не попытается самостоятельно продолжить расследование или проследить за предполагаемыми преступниками. Повторяю, вы сделали, что могли, и подошли как раз к той грани, за которой может быть слишком опасно. Кто не даст слова — на остаток выходных останется в школе. А кто слово даст и его нарушит — тот, сами понимаете, будет исключен. Ясно?

— Ясно! — нестройным хором ответили мы.

— Очень хорошо. Начнем по алфавиту. Абраменко!

— Обещаю!

— Астафьев!

— Обещаю!

— Боков!

— Обещаю!..

Так дошла очередь и до меня.

— Карсавин!

Я молчал.

— Карсавин?..

Я сделал глубокие вдох и выдох и сказал:

— Валентин Макарович, я не могу обещать, пока… пока не поговорю с вами лично, совсем коротко.

— Вот как? — Осетров удивился. Да и на лицах всех остальных, включая наших гостей, отразилось легкое удивление. — Что ж… — он на секунду задумался. — Следуй за мной, Карсавин, в мой кабинет.

И я пошел за директором.

Глава девятая

Директор дает мне «добро»

— Итак? — сказал Валентин Макарович, когда мы вошли в его кабинет. — В чем проблема, Карсавин?

— Понимаете… — я колебался, как начать. Действительно, я все это время думал над словами Виталия Яковлевича. — Понимаете, вот, Виталий Яковлевич сказал, что такие подделки хорошо смотрелись бы только на сцене, как часть декораций, в особом театральном освещении… Приблизительно так он сказал, да?

— Да. И что из этого?

— Так ведь другой сосед Васьковых и Буркалова, Цвиндлер — театральный художник! И, конечно, он знает все приемы и способы, как нарисовать картину так, чтобы со сцены она выглядела настоящей.