— Тогда жду. Удачи вам.

Я повесил трубку и вернулся к друзьям.

— Можно проехать одну остановку до «Киевской», а можно пешком прогуляться, через мост. Я предлагаю пройтись пешком, а по пути я расскажу вам, в чем дело.

— Идет! — согласились они.

По пути я рассказал о моих догадках и о разговоре с директором.

— Здорово! — восхитился Илюха. — Выходит, если нам повезет, то мы до всего докопаемся, опередив взрослых?

— Вполне может быть! — кивнул я.

— Все четко! — сказал Лешка. — Конечно, театр! Иконы сделаны так, как в театре бутафорию делают, которая вблизи топорной работой смотрится, а из зала — просто ах! И то, что Цвиндлера стараются держать подальше от мастерских… Я думаю, ты прав. И главное, — не без досады добавил он, — это же так просто! Почему же я тоже не сообразил?!

— Должен был, но не сообразил, — сказал Жорик. — И я не сообразил, хотя тоже мог догадаться. Да что там мы! Вон, даже Николая Ивановича, при всем его колоссальном опыте, слово «театр» никак не всколыхнуло! А Андрюха врубился, молодец. Но ведь и каждый из нас многое просек! Если прикинуть, то один додумался до одного, другой — до другого!

Нам оставалось только согласиться с ним. Вот так, обсуждая мои догадки и прикидывая, как лучше всего познакомиться к Цвиндлером, мы добрались до ресторана.

Ресторан еще был закрыт для посетителей, и даже сейчас, несмотря на достаточно позднее время (впрочем, в мае около девяти вечера совсем светло), рабочие продолжали трудиться. Кто выкладывал плиткой дорожку к ресторану, кто красил фасад и рамы, кто возился с установкой ажурного кованого козырька над входом. По всему было видать, что владельцы ресторана хотят успеть открыть ресторан к летнему сезону.

Мы немного постояли, глазея по сторонам, потом я обратился к одному из рабочих.

— Скажите, а как нам найти Цвиндлера Ефима Моисеевича?

— Художника, что ль? — уточнил рабочий.

— Его самого.

— Так он там, внутри, стены расписывает. А что вам от него надо?

— Да нам было интересно, как фрески делаются, — объяснил Жорик. — И он предложил нам зайти поглядеть. То есть, не совсем он, а его друзья, но нам передали, что он не против.

— Что ж, зайдите внутрь, — кивнул рабочий. — Вы его сразу найдете.

Мы прошли внутрь, и, действительно, сразу увидели художника. В зале почти все уже было готово и отделано, а Цвиндлер, невысокий и плотный, с черной с сильной проседью курчавой бородой и встрепанными седыми волосами, стоял на стремянке и дописывал одну из последних фресок.

Нас окружала необыкновенная панорама Италии. Было видно, что художник потрудился на совесть.

— Вот это да!.. — вырвалось у нас.

Цвиндлер оглянулся.

— Нравится, ребятки? Вы к кому?

— К вам, — ответил я.

— Ко мне? — удивился Цвиндлер. — И что вам от меня надо?

— Буркалов, ваш сосед по мастерской, сказал нам, что вы не будете против, если мы подойдем поглядеть, как вы рисуете фрески, — объяснил я. — Мы так поняли, что он и с вами договорился.

— Ну, это вы неправильно поняли! — рассмеялся Цвиндлер. — Игорь Васильевич — очень славный мужик, и художник хороший, но… Но иногда ему только кажется, будто он что-то сказал или сделал. Впрочем, — добавил он, — иногда и мне это только кажется, особенно если мы с Игорем на пару посидим… Но погодите, — он нахмурился.