|
А больше всего меня беспокоит и доводит до полного безумия то, что Элен может отдать малыша в чужие руки, дать усыновить его. Она не хочет, чтобы он связывал ей руки и не желает отдать ребенка мне. Подумайте только, мистер Мейсон, моя собственная кровь! Сын Роберта! Мальчик, который наверняка унаследовал все его очарование, его индивидуальность! Боже мой, мистер Мейсон, это свыше мох сил! А в то же время, – горько продолжил он, – адвокаты утверждают, что у меня нет никаких оснований для того, чтобы предъявить свои права. Они говорят, что если отца нет в живых, то мать имеет право отдать ребенка на усыновление и точка. При этом, все документы, касающиеся такого ребенка, считаются секретными. Мало того, некоторые агентства сжигают все бумаги за исключением акта отречения матери от всех прав, чтобы иметь абсолютную уверенность в том, что след окончательно оборван и нет никакой возможности найти ребенка.
Мейсон забарабанил длинными, сильными пальцами по краю стола. – У вас действительно интересная и редкая юридическая проблема, – сказал он. – Мои адвокаты считают, что с юридической точки зрения дело безнадежное. Если ребенок отдан для усыновления, то конец и точка. Элен имеет полное право отказаться от каких‑либо объяснений и нет ни малейших возможностей обнаружить местопребывание ребенка. Мейсон задумчиво надул губы и сказал: – Когда я обнаруживаю, что одна из теорий не сулит никаких надежд, я меняю фронт и ищу новую теорию. Очень существенно то, как подойти к проблеме. На юридическом языке это называется найти соответствующую процессуальную причину. – Какое это имеет отношение к моему делу? – Может быть, очень большое. У адвоката должна быть фантазия. Обнаружив, что дорога, которую он избрал, никуда не ведет, он должен отступить и поискать новую. – В этом случае другой дороги нет. Мои адвокаты убеждены в этом. Мейсон закурил сигарету и погрузился в раздумья. – А если есть? – Что есть? – Другая дорога? – Боюсь, что ее нет, мистер Мейсон. Наверное и вы со всей своей изобретательностью не сможете найти выход из глухого тупика. Мейсон терпеливо произнес: – Я попытаюсь разъяснить вам, что может быть процессуальной причиной в вашем случае. Официально ваш сын фигурирует как без вести пропавший, не так ли? – Насколько мне известно, такова официальная квалификация, потому что не было найдено его тело с личным медальоном. Но, что касается факта смерти, то в этом нет никакого сомнения. – Так вот, – сказал Мейсон. – Если принять за причину факты, то ничего не поделаешь. – Так или иначе ничего не поделаешь. – Но если, – продолжал Мейсон, – предположить, что он мог не погибнуть, а остаться в живых… – Нет ни малейшего шанса. – Официально он фигурирует как пропавший. – Какая разница? – Огромная. Требуется семь лет, чтобы можно было признать лицо, считающее пропавшим, погибшим. – Но если он действительно погиб, то что нам даст, если мы будем ждать семь лет? – Разве вы не видите, что согласно этой теории ваш сын только пропал? Должно пройти семь лет, прежде чем его можно будет признать мертвым. А в течение этих семи лет необходимо согласие обоих родителей на усыновление ребенка. В глазах Бартслера появился блеск понимания. – Боже мой, мистер Мейсон! Вы это решили! Вы действительно это решили! – Он сорвался с кресла. – Мы начнем процесс! Мы подадим дело в суд и получим решение суда о том, что ребенка нельзя отдавать на усыновление! Боже мой, почему ни один из крючкотворов не додумался до этого? – Я не знаю всех фактов, мистер Бартслер, – предупредил Мейсон. |
