Выслушав меня, Горностаева загорелась желанием собственноручно поймать басурмана и заслужить звезду героя. Мы с ней немного поспорили о взаимоотношениях полов и всепобеждающей силе курортного секса. В итоге сошлись на том, что на звезду героя она может рассчитывать, если я пришлю ей на отдельский радиотелефон сигнал тревоги – три «шестерки». Получив его, она должна была звонить в РУОП и сообщить о местонахождении чеченского террориста, объявленного в федеральный розыск.

– Вот и прикинь, – оправдывалась Валентина, – получаю я от тебя это «число зверя», звоню в РУОП. Может быть, там мне и поверили бы после получасовых расспросов, а может быть, и нет. Или телефон был бы занят. На прошлой неделе я в дежурную часть ГУВД два дня не могла пробиться. А я как чувствовала, что ты наберешь эти злосчастные цифры, вот и пошла к Обнорскому…

– Ну и что?

– Ругался, – честно призналась Горностаева. – Минут пять одними матюгами крыл. Потом отобрал у меня радиотелефон, выставил за дверь и стал названивать.

– Лучше бы меня пристрелил чеченский террорист, – мрачно сказала я, свинчивая с бутылки «красную шапочку».

* * *

Все последующие дни я, как могла, избегала встреч с Обнорским, ограничиваясь легковесными приветствиями издалека. Неумолимо приближался срок сдачи аналитической справки по охранному бизнесу. Я струсила, и, сославшись на головную боль, попросила сдать работу и отчитаться по ней Нюсю Соболину. Анюта недоумевающе посмотрела на меня своими зелеными русалочьими глазами и отправилась на «ковер» к шефу – ей было не чуждо чувство женской солидарности.

Ближе к вечеру Обнорский заглянул в мой кабинет.

– Марина Борисовна, я, конечно, понимаю, что отдел ваш работал с диким, просто таки зверским рвением, но справочка то далека от совершенства. Зайдите ко мне на пару слов, придется внести кое какие изменения.

Оттягивать разговор не имело никакого смысла. На мое несчастье шеф был один. Все уже разошлись по домам, и рассчитывать на то, что чье нибудь внезапное вторжение избавит меня от необходимости оправдываться и объясняться, не приходилось.

– Заходите, Марина Борисовна, присаживайтесь, что у дверей то топтаться, – радушно пригласил шеф, – расскажите про свои подвиги…

– Если ты имеешь в виду справку…

– Эх, Марина Борисовна, Марина Борисовна, что зарделись то, как маков цвет? Я же все понимаю, с кем не бывает, дело то, как говорится, житейское…

Обнорский откинулся на спинку высокого кожаного кресла и закурил, картинно пуская в потолок колечки сизого дыма.

– Вот, помнится, и я как то раз переспал с арабской террористкой, знойная, скажу я вам, была штучка. А заливала мне, что агент дружественной разведки. Ну а вы впечатлениями не поделитесь?

– Андрей, прекрати, в конце концов, это немилосердно, – чуть не плача сказала я.

– Все, все. Больше не буду. – Обнорский встал из за стола и слеша приобнял меня за плечи. – Ну, мир, дружба, балалайка?

Я благодарно улыбнулась ему. Что ни говори, но иногда и в нашем начальнике просыпается нечто человеческое.

* * *

Прошло почти полгода, и этот печальный факт моей биографии полностью стерся в памяти, не оставив в ней никакого следа.