Обо всем этом стоило поразмыслить. Но позже, позже… Надо как то добраться до телефона. Я ведь собирался звонить не одному Вересовскому.

Я отыскал круглосуточный магазин. Продавщица странно посмотрела на мою разукрашенную физиономию, но журналистские корочки немного сгладили недоверие. После десятка гудков на том конце провода сняли трубку.

– Да… Какого черта… Три часа ночи… – Ну вот и пришлось сквитаться с Повзло за его утренний звонок.

– Коля, это Соболин, прости Христа ради, но у меня умопомрачительные новости…

– Вовка, ты охренел совсем. Ты куда про пал? Анюта дома с ума сходит.

– Ты можешь меня выслушать? Вересове кую задержали только что в «Трех семерках» с двумя дозами героина.

На том конце трубки повисла пауза. Пока Николай приходил в себя, я в двух словах описал ему наши с художницей приключения, опустив наиболее интимные подробности.

– Что мне теперь делать? – спросил я.

После некоторой паузы Повзло посоветовал вернуться в милицию и не выпускать Вересовскую из виду.

– Да она же в камере сидит…

– Утром ее выпустят, если не раньше. На Литейном, поди, уже шорох стоит.

– А как мне сообщить папаше? Карточку то у меня уперли.

– Думаю, что Вересовскому сообщат и без тебя. В Главке доброхотов лизоблюдов хватает.

– Ладно, пойду заступать на пост. Коля, ты Анюте позвони сам, обрисуй ситуацию, а то мне второй раз позвонить уже не дадут.

Повзло пообещал позвонить.

* * *

Примерно в то же время телефонный звонок раздался в квартире на Петроградской стороне. Трубку взял облаченный в желтую хламиду, наголо обритый молодой парень.

– Да…

– Намгандорж, это я, Татьяна.

– Я узнал. Есть новости о вашей гостье?

– Ее задержали в каком то баре с наркотиками…

– Где она сейчас?

– В милиции. Больше я ничего не знаю.

– Спасибо, Таня.

Монах повесил трубку и повернулся к напарнику:

– Надо срочно изымать товар. Пошли людей. Тот молча кивнул.

* * *

Подворотня напротив милицейского отделения – не лучшее место из тех, где мне приходилось проводить ночи. Я притаился в тени, чтобы не мозолить глаза постовому с автоматом у дверей. Хорошо еще удалось отыскать какой то ящик, на нем я и пристроился, скорчившись и пытаясь хоть как то не растерять тепло под своей легкой курткой. В боковом кармане что то брякнуло. Я сунул руку внутрь.

Глиняная фигурка раскололась, когда крепыш отправил меня в нокаут и я поддался действию земного притяжения. Среди темных осколков белел какой то порошок – высыпался из Будды, когда статуэтка разбилась. Порошка набралась почти полная пригоршня. Я осторожно лизнул его кончиком языка. Я не эксперт и не наркоман, но привкус кокаина сложно перепутать с чем нибудь еще: очень резкий кисло горький привкус. Из листка блокнота я сделал кулек и аккуратно ссыпал в него порошок. Вместе с осколками Будды сунул сверток в карман куртки.

В сумочке у Ланы – героин, а в Будде – кокаин. Интересная картина. Начнем с сумочки: откуда он там? Сама Вересовская положила? Но тогда каким образом про эти пакетики узнали в милиции? Была ли художница наркоманкой? Судя по тому, что я про нее успел узнать – нет. Да и в сумочке не было ни шприца, ни других необходимых для приема героина приспособлений.

Несмотря на сотрясение, голова работала хорошо.