А вот с третьим источником у меня не вышло ничего. Гееобразный майор Парубок (это ж надо – полная дискредитация фамилии!), в отличие от первого источника, сразу заявил, что с журналистами намерен общаться только через пресс службу. А с некоторыми журналистками (равнодушный взгляд на мою маечку) и вовсе никак не намерен. С голубыми я общаться не умею – кроме своего парикмахера Жеки (с Женькой Мирзоевым мы – одноклассники, его нестандартную ориентацию я заметила еще в девятом классе: при виде любого красивого парня его азиатские глаза миндалины становились блудливо порочными, наполнялись влагой). «Придется, Вовка, эту Дивчину тебе брать на себя», – сказала я сразу запаниковавшему Соболину.

– …Есть проблемы? – вкрадчиво спросил шеф.

Я не помню случая, чтобы Обнорский сам звонил мне домой. Если я была нужна срочно, меня обычно отыскивала его секретарь Ксюша.

А может, вдруг решила я, он из другого города звонит? Ведь я пару дней не заглядывала в приемную и потому не знала, на месте ли Андрей. Последние полгода у нас в Агентстве активно развивались два новых проекта, и Обнорский вместе с Повзло, Кашириным и Кононовым мотались по земному шару: от Киева до Усть Илимска. А поскольку исчезали они всегда неожиданно, увозя с собой авиабилеты с открытой датой, никогда не было известно, кто в какой момент присутствует в конторе, а кого нет. Может, и сейчас сидит себе шеф где нибудь в украинском шинке и тоскует: не дозвонился ни до Скрипки, ни до Лукошкиной и хочет хоть чей то родной голос услышать, узнать, как у нас дела…

– В Агентстве, Андрей, все в порядке. Ты когда будешь?

В моей трубке повисла напряженная тишина. Или это – помехи?

– Андрей! – закричала я в телефон. – Ты когда будешь?

– Где? – в голосе Обнорского мне почудились обескураженные нотки.

– В каком смысле – «где?».

– Это я тебя спрашиваю – где буду?

– А я у тебя хочу узнать – «когда?».

– Что – «когда?».

Андрей, обычно говорящий четко, отрывисто, сейчас странно растягивал слова, делал длинные паузы.

«Батюшки! – вдруг сообразила я. – Да он же пьяный!» Ну конечно, обычно так старательно выговаривают слова Кононов с Кашириным, когда не хотят, чтобы кто то заметил, что они выпили. Вот это номер! Здесь нам не разрешает, чуть ли не обнюхивает всех по понедельникам, а сам… Хотя, если разобраться… Я ведь не знаю, чем они там занимаются. И если он там уже неделю сидит, а проблемы сложные, то поневоле запьешь.

– Ничего, Андрей, бывает. Ты только не забудь аспирина выпить. Шипучего. Мне Васька говорила – помогает. В смысле – разжижает кровь.

Снова тягостная тишина в трубке.

– Света…– через некоторое время вдруг с каким то даже облегчением сказал Обнорский. – Ты… выпила?

– Когда? – обалдела я: на часах было девять утра.

– Вчера.

Я прикусила язык. Вчера я вообще не была в офисе. Что он имеет в виду?

А Обнорского вдруг разозлило мое молчание.

– Ты бы уж лучше, Завгородняя, коль решила следить за мной, что нибудь серенькое надевала, чтобы с сумерками сливаться. А то светишься в красном – как фонарь…

– Что о? – поперхнулась я кофе, забыв о том, что он только что с плиты.

И он отключился.

***

Звонок был ранний. В смысле – ранний для меня. Трудоголик Спозаранник, наверное, уже подруливает к офису. Я не люблю рано вставать, поэтому Соболин не требует от меня приходить в Агентство к десяти, а отправляет обычно на пресс конференции – они раньше одиннадцати не начинаются: ведь пресс секретари, в основном, из недоделанных журналистов и тоже спать по утрам любят.