— Ну, — сказал шериф, — по-моему, нам пора войти в дом. А ты как думаешь, Френк?

Я все там вам покажу, — важно заявил Джентри.

— О’кей, и прошу вас, ребята, чтобы больше сюда никто не входил, — предупредил всех шериф. — Нам там нужно все осмотреть.

Они поднялись на крыльцо. Остальная группа гуськом потянулась за ними, а затем принялась заглядывать в окно, с интересом наблюдая за ходом официального расследования.

Дюриэа так никогда и не смог приучить себя смотреть на тело человека, погибшего насильственной смертью, с тем профессиональным, отстраненным равнодушием, которое, как обычно считают, является характерной особенностью официального представителя судебных органов.

Тело убитого мужчины распростерлось на полу, правая рука была откинута, ладонь сжата в кулак. Другая рука была неестественно вывернута, в ней еще был крепко зажат тяжелый длинноствольный револьвер. На столике рядом с трупом продолжала тускло гореть старая керосиновая лампа. Одна ее сторона вместе с колбой была сильно закопчена.

Внутреннее убранство домика представляло сильный контраст с его внешним видом. Обставленный простой, но добротной мебелью, он тем не менее выглядел чистым и даже элегантным. На убитом были очень старый и грязный комбинезон, вылинявшая голубая рубашка, разбитые башмаки и старое пальто, которое давным-давно пора было выкинуть. Голова была повязана какой-то тряпкой в белую и красную клетку, которая, по всей видимости, обычно служила кухонным полотенцем. Джентри аккуратно снял ее.

Дюриэа бросил быстрый взгляд на тело и, внутренне содрогнувшись, отвернулся.

Шериф присел на корточки, чтобы осмотреть мертвеца.

— Довольно трудно будет установить его личность, — заявил он. — Верхняя часть головы практически снесена выстрелом. Что это за револьвер, Джентри?

— Кольт. Так называемого нового образца — 44—40. У него калибр 7,5, стреляет стальными пулями с мягкой головкой, практически бездымными. При попадании в тело они вызывают серьезные разрушения.

— Причем страшна не только пуля, а еще и пороховые газы, — добавил шериф… — А это что здесь за бумага? — И он указал на клочок бумаги, пришпиленный булавкой к спинке стула.

— Прочитайте, — лаконично ответил Джентри. Они сгрудились вокруг шерифа, рассматривая этот кусочек листа — простого листа обычной писчей бумаги, на котором были наклеены вырезанные явно из газеты слова. Эти клочки газеты и составляли довольно странное послание, которое гласило:

— “Попал в ловушку, нет никакой надежды. Не могу ничего исправить. Необходимо сойти со сцены”.

Все слова были то больше, то меньше, очевидно, они вырезались из разных статей или заголовков.

— Чертовски напоминает предсмертную записку, — пробормотал шериф Лассен.

Дюриэа, рассматривая бумагу, вдруг заметил:

— Обратите внимание, что весь текст составляет как бы три группы. Слова “попал в ловушку”, “нет никакой надежды”, похоже, вырезаны из одного заголовка. Слова “не могу ничего исправить” явно попали сюда уже из другого заголовка, несмотря на то что эта строка составлена из трех частей. Последняя же строка “Необходимо сойти со сцены” взята совсем из другой части газеты, возможно, из заголовка к передовице. Они напечатаны совсем другим шрифтом, посмотрите сами!

— Похоже, вы правы, — согласился шериф.