И толком не лечат… «Ну, это все – как везде», – подумала я, вспомнив одну из городских больниц, в которой недавно лежала моя мама. Так, что еще? А еще Высочанская, мол, насоздавала по городу частных структур, куда перенаправляет поток пациентов из государственного диспансера (у коммерсантов и детоксикация дешевле, и психотерапевтов навалом).

Интересно, что представляет собой эта Высочанская? Наверное, некрасивая стареющая стерва в толстых очках. И – безбожно жадная. А я, стало быть, ее разоблачаю. И меня Спозаранник приглашает на работу в свой отдел… От абсурдности всего этого мне стало просто смешно. Тем более что я тут же вспомнила про нашу юристку Лукошкину. Ане ведь на каждое слово – справочку подавай, запись диктофонную. А пересказ устной речи Чайки к делу не подошьешь.

На всякий случай заглянула к Каширину.

– Родик, ты мне про Высочанскую Т. П. – в радиусе тридцати лет – по своим каналам не выяснишь? Проверь, нет ли в городе коммерческих структур, где она – в учредителях.

Родион послал мне воздушный поцелуй и уткнулся в монитор, а я пошла звонить Чайке. Телефон (редкий случай!) сразу откликнулся. Нинель Викторовна вспомнила о собственном приходе в Агентство и пожаловалась, что суды волокитчики до сих пор не могут рассмотреть ее вопрос и она так безработной и числится. Жаловалась она и на Высочанскую, и на комитет по здравоохранению, который – по всему – специально попустительствует всем безобразиям в наркодиспансере… Я еле еле слово вставила:

– Нинель Викторовна, а документов, подтверждающих факт этих безобразий, у вас, случайно, нет?

Оказалось, есть – копия акта КРУ о комплексной проверке. Тут я уже с интонацией Спозаранника строго сказала, что документ этот мне нужен сегодня же и не позднее 20.00. Чайка сразу согласилась подвезти. Я выспросила ее приметы и велела к восьми вечера, как штык, стоять на выходе с эскалатора метро «Пролетарская».

В кабинет заглянул Каширин:

– В городе двенадцать Высочанских, три из них – Татьяны Павловны, одна из них – древняя старуха. Интересующие тебя две оставшихся – чисты: ни фирм, ни фондов.

– Родион, а ты хорошо проверил?

– Хорошее некуда.

– А тогда, может, ты посмотришь какие нибудь фирмы, где в названии есть слова «наркомания» или «кровь»?

– Света! – Каширин у нас заводится с полуоборота. – Сколько раз тебя учить, что задания нужно давать конкретные. Знаешь, сколько этой «наркомании» и «крови» в городе? Ты хоть что расследуешь то?

Ну что за люди! Сначала с утра посылают незнамо куда, требуют найти незнамо что, потом еще все раздражаются. А у меня еще сумка не собрана. И мама не знает, что я уезжаю. И Юрку обещала проведать…

В этот момент – как спасение – позвонила Васька. Милая моя подружка, выручай: надо заскочить ко мне домой, побросать кое что в сумку. Потом к восьми часам подъехать к «Пролетарской», найти по приметам женщину – Чайку, прикинуться Светланой Завгородней, забрать документы и к девяти – не позже! – быть на Речном вокзале. Васька взамен вытребовала с меня что то несусветное, но я согласилась, не вслушиваясь.

Было уже после семи вечера, когда в кабинет снова заглянул Каширин (я думала, они с Князем давно свалили пиво пить) с пачкой листков.

Я заглянула в компьютерный вывод. Батюшки, тут тебе и клиника эфферентной терапии, и фонды «Против наркоманов!» и «Жизнь без наркотиков», и центр экстракорпоральной гемокоррекции…

– Родион, ты – гений! А центр «Очищение» случайно там не попадался?

– Ну знаешь, Света… – Представляю, что бы он сказал, если бы я была Горностаевой.