— А если он не поднимется на свидетельское место и не даст показаний, это приведет к моему провалу и к осуждению невиновной. Вы об этом не задумывались?

— До самого последнего времени нет, — признался Ирвин. — Но зато весь последний час ни о чем другом не думаю.

— Ну, и к какому выводу вы пришли? — поинтересовался Мейсон.

— На сегодняшнем слушании решается только один вопрос: достаточно ли улик для того, чтобы считать вашу подзащитную виновной в преступлении в коттедже. На этом заседании все равно прокуратура не сможет предъявить ей определенного обвинения, а вы не сумеете добиться того, чтобы ее выпустили на свободу… Поэтому я хочу заключить с вами сделку, Мейсон…

— Какого рода сделку?

— Повторяю, сегодня решается только один вопрос: имеется ли достаточно оснований держать вашу подзащитную под арестом, то есть подозревать ее в убийстве… Вот мы и хотим, чтобы Ричард Джилмен предстал непосредственно перед судьей в служебной комнате, а вы с прокурором зададите ему вопросы, которые сочтете необходимыми. Нельзя допустить, чтобы его рассказ стал достоянием публики. Но в присутствии вас троих Джилмен сможет дать свои показания совершенно свободно.

Мейсон покачал головой:

— Нет, не выйдет.

— Почему?

— Потому что это открытое слушание, — ответил Мейсон. — И, возможно мне не один раз придется вызывать этого свидетеля. Я хочу знать все, что там было, и я хочу, чтобы это происходило в присутствии моей подзащитной… Закон гласит, что обвиняемый имеет на это право. И если я лишу свою подзащитную этой привилегии, а потом она попадет в газовую камеру, я до конца дней своих не прощу себе этого.

— Но какая вам разница? — сказал Ирвин. — Если хотите, мы пойдем еще кое на какие уступки. Мы согласимся на присутствие секретаря суда, ведущего протокол, и подзащитной. Мы только не можем позволить себе, чтобы Джилмен появился на свидетельском месте, чтобы его фото было напечатано в газетах, после чего репортеры начнут на все голоса…

Мейсон нахмурился:

— О чем же вы раньше думали? Почему Ричард Джилмен надумал скрываться? Почему он сам не явился ко мне и не рассказал, как все было?

— Потому что я запретил ему это делать.

— Из каких соображений?

— Я считал, что до слушания этого дела в суде еще далеко, сообщил о случившемся в Вашингтон, но инструкций еще не получил. Я вынужден был запретить ему предпринимать какие‑либо шаги, пока не придут соответствующие указания.

— Совершенно не думая о судьбе девушки!

— Почему совершенно? Я думал, особенно когда узнал, что вы вручили Джилмену повестку. Но, зная вас как человека чести, я решил, что имею право вам довериться и мы можем найти общий язык… Однако должен предупредить, что показания Джилмена ни на йоту не изменят положения вашей подзащитной.

— Почему?

— Потому что факты говорят за то, что она могла совершить это убийство. И, видимо, так оно и было.

— Делать скоропалительные выводы вообще плохо, а вам — в особенности! — сухо заявил Мейсон. — Где Джилмен?

— Он появится, как только это будет необходимо.

— Мы решим дело таким образом, — сказал Мейсон. — Защита может дать согласие на продолжение слушания дела при закрытых дверях, но при условии, что там непременно будет вестись протокол, будут присутствовать моя подзащитная и судебный пристав. Джил‑мен же должен рассказать все, что знает, а не только то, что я мог бы услышать от него в открытом заседании. Особенно же это касается тех фактов, которые непосредственно не связаны с делом, но, возможно, могут помочь моей подзащитной.