— Во‑первых, у нее не тот темперамент, у нее вспыльчивый характер, и она просто изрыгает огонь, если ее вывести из себя. Дело не в убийстве, а в том, что случайно может всплыть в связи с ним. А теперь, пожалуйста, постарайтесь сделать так, чтобы полиция ее не допрашивала.
— Прекрасно. Я просто добивался, чтобы между нами не осталось недопонимания, вот и все. Я хотел выяснить, опасаетесь ли вы, что Фрэн попадет в беду.
— Конечно! — воскликнул Кринстон.
— Вы имеете в виду ее личные дела?
— Я все имею в виду. Пойдемте в дом.
На крыльце стоял полицейский. Он спросил у Мейсона, кто он такой.
— Это мой адвокат и личный адвокат Фрэнсис Челейн. Он также будет заниматься вопросами имущества, — объяснил Кринстон.
— Хорошо, — сказал полицейский. — Вы, господа, конечно, можете входить и выходить из дома, но, пожалуйста, ни до чего не дотрагивайтесь в месте, где совершено убийство.
— Конечно, — ответил Кринстон и вошел в дом.
6
Фрэнсис Челейн была одета в шорты и спортивный голубой с блестками джемпер, который прекрасно сочетался с ее шелковистыми, золотистыми волосами.
Она сидела у себя в спальне, удобно расположившись в кресле, закинув ногу на ногу, и смотрела в лицо адвокату. Она явно была настороже. Казалось, она к чему‑то прислушивалась и ждала, что вот‑вот что‑то случится.
Дом был полон разнородных звуков. Было ясно, что в здании находится много людей. По деревянным полам и лестницам постоянно сновали люди, открывались и закрывались двери, слышались голоса.
Мейсон внимательно посмотрел на Фрэн Челейн.
— Расскажите мне все, что случилось, — попросил он.
Она начала говорить ничего не выражающим, тихим голосом, словно повторяя заученный монолог:
— Я очень мало знаю о том, что произошло. После вашего ухода я поругалась с дядей Эдвардом. Он был просто невозможен. Он пытался обращаться со мной как с вещью и сломать мой дух. Я сказала ему, что отец хотел совсем не этого, и он обманул его доверие.
— Что вы имели в виду? — спросил Мейсон.
— Отец составил завещание именно таким образом, потому что боялся, что обладание огромным богатством ударит мне в голову, но он не предполагал, что дядя Эдвард совсем лишит меня денег.
— Ладно. Кто‑то знал о вашей ссоре?
— Наверное, — бесстрастно ответила она. — Дон Грейвс, да, не исключено, и другие слуги все слышали. Я очень разозлилась.
— Что вы делаете, когда выходите из себя?
— Все.
— Вы повышали голос?
— Как только могла.
— Что‑нибудь, не свойственное истинной леди? Ругались, например?
— Конечно, ругалась, — ответила она так же бесстрастно. — Я уже сказала вам, что очень разозлилась.
— Что произошло потом?
— Затем я спустилась вниз, и у меня возникло желание убежать от дяди Эдварда, его денег и всего остального. Я просто хотела уйти куда‑нибудь из этого дома.
— Именно тогда вы взяли машину?
— Нет. Я еще дойду до этого. Я отправилась упаковывать вещи, но потом решила не уезжать. Я начала остывать. У меня отвратительный характер, но, успокоившись, я понимаю, когда допускаю ошибку. Я осознала, что в этом случае ошибкой будет уехать из дома насовсем, но мне требовался свежий воздух. Пешком ходить я не люблю, зато езду на машине обожаю. На этот раз мне захотелось быстрой езды.
— Да, я прекрасно знаю, как вы можете отвлечься от проблем, включив высокую скорость, — сухо заметил Мейсон.
— Но каким‑то образом надо от них отключаться! — воскликнула она. |