— Но как нам теперь его найти и остановить? — задал главный вопрос Постольский.

— Не знаю, — честно ответил Владимир. — В Галерную гавань и на Васильевский остров он вряд ли вернется. Единственная зацепка — химикаты, что он использует. Ты списал их названия?

— Да, конечно!

— В таком случае нам нужно быть наготове, когда кто-нибудь попробует приобрести большую партию нужных веществ…

— Но это же десятки аптек и лабораторий, не говоря уже о том, что часть химикатов он получал тайком с заводов! — воскликнул Павел.

— Спасибо, а я-то думал, что хоть в этот раз будет просто! — проворчал Корсаков. Чтобы скрыть раздражение и не ляпнуть еще лишнего, он уставился на передовицы принесенных Шарлем газет, пробегая взглядом заголовки. Внезапно его лицо озарила довольная улыбка.

— Посмотри-ка сюда! — воскликнул он и бросил Постольскому одну из газет с разделом частных объявлений.

— Которое из… — начал было поручик, но осекся, пробежал одно из объявлений глазами и прочитал вслух: — «Санкт-Петербургское оптическое научное общество приглашает всех желающих на публичную лекцию…»

— Не знаю, как ты, а я бы на месте Трутнева не удержался от возможности повидаться с людьми, насмехавшимися надо мной, и наглядно продемонстрировать, насколько они заблуждались, — невинно заметил Владимир, откидываясь на спинку кресла.

XI

Для публичной лекции организаторы выбрали один из лекционных залов центрального рисовального училища барона Штиглица, что в Соляном переулке. Не сказать, что мероприятие оптического научного общество вызвало невероятный ажиотаж. Более того, оглядывая аудиторию, Корсаков пришел к выводу, что значительная часть собравшихся — и есть члены общества. Оставшуюся составляли студенты, интеллигенты из мещан, да единичные представители дворянства и купечества, решившие приобщиться к науке (а точнее — сделать вид, что приобщаются).

Отсутствие энтузиазма среди зрителей легко объяснил приглашенный лектор. На кафедру взобрался почтенный старец в сером сюртуке с длинной бородой-лопатой и пенсне на кончике носа. Аудитория замолчала — не из почтения, а из необходимости. Лектор начал что-то тихо бубнить себе под нос — настолько тихо, что тихое вежливое покашливание с задних рядов умудрялось перекрыть его голос. Корсаков улавливал лишь отдельные знакомые слова и фамилии, вроде «Ньютона». На попытке чтеца объяснить опыт Юнга, сопровождаемой рисованием мудреных формул на доске, Владимир впервые клюнул носом.

Поборов сонливость, Корсаков вновь принялся оглядывать полупустую аудиторию. С противоположного конца зала тем же самым занимался Постольский. Фотографической карточки Трутнева им раздобыть не удалось, поэтому приходилось ориентироваться на описания, данные хозяевами ателье, где он работал. Роста высокого, телосложения худощавого, волосы светлые, растрепанные, глаза карие. Отличительные приметы студента назвать не удалось никому. Вот и выглядывали теперь Владимир и Павел среди юношей кого-то, похожего на Трутнева. Пока — неудачно. Из подходящих по возрасту студентов, как назло, в зале сидели сплошь брюнеты и шатены. Никто не пытался заглянуть в аудиторию посреди лекции. Никто не пытался развернуть треногу с камерой в темному углу. Корсакову начинало казаться, что он ошибся, и Трутнев либо не знает о лекции, либо не считает нужным поквитаться с ведущими столичными оптиками.

На что Владимир вообще рассчитывал? Современные камеры сложно назвать карманными. Это массивные деревянные коробки, устанавливаемые на крепкие штативы. Незаметно такую не пронесешь, не установишь и фотографию не сделаешь. Так что же, он ошибся? Или что-то упускает из виду?

Почтенный старец, меж тем, завершил свой часовой монолог.