– Зураб Иосифович, должен вам напомнить… – начал Глеб Егорович.

– Не надо, Глеб, – остановил его Обнорский. – Оставь нас вдвоем.

Спозаранник кинул на шефа удивленный взгляд, но промолчал. Что то было в выражении лица Обнорского, что не давало права возразить здесь и сейчас.

Андрей сел в кресло у стола:

– Поговорим, Зураб?

– Поговорим, – хрипло выдавил я, хотя никакого желания разговоры говорить у меня не было. Прошла уже почти неделя после пожара на Есенина.

Все это время мне хотелось молчать и думать. Думать о том, что я мог бы сделать, если… Ведь я был командиром. Для Кости Пирогова, для Вити Сомова…

– Что ты об этом думаешь?

– Не знаю…

– Так не пойдет. – Обнорский закурил. – Это твое дело чести. И надо его закрыть. Здесь и сейчас.

Я тоже закурил и – заговорил. Рассказал Андрею, как искал – живого или мертвого – Сметанина. И как его нашел. Чем дальше, тем легче тли слова. Меня словно прорвало.

– …Похоже, что Сметанин по настоящему испугался не после убийства Ратнера. Ему стало страшно, когда он узнал о смерти своего напарника – Игоря Понкратова. Я разговаривал с экспертами. Они сказали, что Понкратову вкачали сверхдозу. Сам он сидел на небольших порциях и пока не собирался повышать.

– Сметанин решил спрятаться?

– Решение, в теории, правильное. Но он оставил очень много следов. В «Сенате» проверили: записки с просьбой вернуть долги или дать в долг кроме Саши Павлова получили еще три четыре человека. Но дело не в этом…

– В чем?

– Он заманил к себе Костю Пирогова. Сели выпили. По душам поговорили. Наверное, в какой то момент Костя повернулся к Сметанину спиной, и тот его оглушил. Может, бутылкой, может – утюгом… Мало ли чем.

– А мать? Она же потом тело сына опознала?

– Думается мне, что в тот момент, когда Сметанин переодевал Пирогова под себя, Ирина Юрьевна заявилась к нему – проведать. Нормальное для матери желание. Тем более была суббота. Как Юра ее убедил – может, запугал, – но она согласилась ему помочь.

– Материнский инстинкт.

– Наверное. Юра запалил квартиру, а сам – наверное, через крышу – перебрался в квартиру Пирогова. Ему нужно было продержаться месяц полтора, чтобы собрать деньги. А потом – делать ноги.

– Его нашли раньше…

– Хочется думать, что кто то следил за мной. Что я их навел…

– Это жестоко, Зураб. Слишком жестоко.

– Не знаю, Андрей Викторович, было бы лучше, если б до Сметанина первым добрался я. У меня с ним были свои счеты. Поэтому я его искал…

– Дело чести, – тихо проговорил Обнорский. Он пристально посмотрел мне в глаза. Я выдержал его взгляд. – Но мы ничего не знаем достоверно?

– Выходит, что так. Мы можем только предполагать. – Память услужливо подсказала сентенцию из популярного сериала: – The truth is out there…

Мой английский всегда был далек от совершенства.

* * *

В этот вечер на Северном кладбище почти никого не было. Витя Шаховской остался ждать меня в машине у ворот.

Я с трудом – несмотря на подробное объяснение Кира – нашел могилу Кости Пирогова, которая до сих пор была отмечена фамилией «Сметанин».

На памятник – временный и убогий – я старался не смотреть. Я смотрел в землю.

– Прости, Костя, – я говорил медленно. Слова с трудом выходили из меня. Так уже бывало. В Афгане, когда мы хоронили погибших.