– Новость. И хорошая, и плохая. По дороге расскажу.

* * *

Когда через час мы добрались до Рощина, сумерки уже сгустились до темноты.

Саша, путаясь в приметах, с третьего захода привел нас к дому в десяти минутах пешкарусом от станции. Старый финский дом. В одном из окон – кухня? – горел неяркий свет.

– Идем, – сказал я. Меня слегка потряхивало. Так уже было однажды. На охоте. Азарт. Погоня.

Но я боялся того, что узнаю.

Саша откинул проволоку, которая придерживала калитку, первым поднялся на крыльцо. Постучал в дверь. Мы с Семеновым старались держаться в тени. Где то далеко лаяла собака.

– Иду, – отозвался женский голос в доме. Скрипнули старые половицы, и дверь распахнулась. На пороге стояла женщина лет пятидесяти. Еще очень красивая. Ее портила только жесткая линия плотно сжатых губ.

– Здравствуйте, Ирина Юрьевна, – сказал Саша. Он был похож на человека, который сильно замерз.

– Юра утром уехал в город, – сказала женщина. – Ты привез… Кто это? – истерично вскрикнула женщина: она увидела Семенова, который вышел из тени.

– Когда он уехал?

Женщина нервно забилась и замотала головой.

– Когда? – снова спросил Семенов. – Мы не причиним ему вреда. Нам нужно только поговорить.

– Утром, – с трудом выговорила женщина. – Около десяти. Он собирался вернуться завтра.

– Спасибо. – Семенов повернулся к Саше: – Останешься здесь.

Мы бегом бросились к машине. Взрывая колесами остатки снега, джип вылетел на шоссе. Семенов вдавил педаль газа. Стрелка на спидометре быстро поползла вправо, к каким то запредельным цифрам.

Так быстро я никогда в своей жизни не ездил. И, похоже, ездить уже не буду.

На въезде в город Петя спросил:

– Куда?

– Улица Есенина, – ответил я.

* * *

Мы увидели пожар, как только свернули во двор.

Языки пламени вырывались из окон пятого этажа. Я еще надеялся, посчитал окна, прикинул. Горела квартира Кости Пирогова. Бывшая квартира.

Перед подъездом стояли пять пожарных машин, в нутро дома уходили пожарные рукава. Дюжие омоновцы держали на расстоянии толпу зевак. Чуть в стороне, у автобуса, собрались жильцы из подъезда, которых пожарные вывели из дома. Среди них я заметил тетю Нину. Она не отрываясь смотрела на языки пламени.

Я не стал к ней подходить.

Мы с Семеновым не задержались в этом дворе. Петя развернул машину и медленно – очень медленно, по сравнению с тем, как мы гнали по шоссе, – выехал на улицу Есенина.

– Все кончено, – пробормотал я. – Все кончено.

7

– Пожар начался в спальне, на постели. Потом заполыхала комната. А дальше – вся квартира. Примерно в это время какой то мужчина позвонил по «01» и сообщил о пожаре. Еще минут пять, и надо было бы спасать весь дом. Все почти так же, как было пятого февраля, – Витя Восьмеренко не отрывался от своих записей. Он никогда не любил бывать в кабинете начальства, старался придерживаться проверенного солдатского правила: подальше от командира, поближе к кухне.

Кроме Вити в кабинете Обнорского были мы со Спозаранником. Пока Восьмеренко говорил, я не отрывал взгляда от окна, за которым синело уже по настоящему весеннее и ласковое небо.

– Это все, Витя? – спросил Обнорский.

– Да.

– А причина смерти? – оживился Спозаранник.

– Пока – отравление угарным газом.

– Спасибо, Витя. – Обнорский встал и открыл Восьмеренко дверь.