– Нонна, где вы пропадаете! Собирайтесь, поехали в больницу! Знакомые опера сообщили, что Боревский пришел в себя и в состоянии разговаривать!

***

Домой я добралась только поздно ночью. Модестов уже сладко посапывал, потому бойкот соблюдать не пришлось.

У меня бы не хватило на это сил. Я прошла на кухню, налила себе кофе, плюхнулась за стол и сжала руками ноющие виски. События сегодняшнего вечера кружились, как во взбесившемся калейдоскопе.

…Поймав «частника», мы с Зудинцевым рванули в больницу. В палату нас пустили беспрепятственно, но предупредили, что утомлять больного не стоит.

По словам знакомых Зудинцеву оперов, поначалу юрист ни в какую не хотел идти на контакт. Объявил, что понятия не имеет, кто и за что его ударил. Тут то и помогла информация о махинациях с квартирами. Ею Зудинцев поделился с операми, а те своевременно эту «домашнюю заготовочку» применили. Боревский не обладал выдержкой молодогвардейца – он сдался и начал говорить. К тому времени, как приехали мы, правоохранительные органы свой сеанс работы окончили и уступили место нам. Если, конечно, больной захочет беседовать с представителями СМИ. Как ни странно, больной захотел.

Сергей Максимович Боревский лежал в одиночной палате, чистой и светлой.

Выглядел он не очень. Замотанная голова делала его похожим на красного командира, раненного в бою. Белые бинты подчеркивали бледность лица и темную щетину. Словом, выглядел он как мученик на исповеди. И исповедоваться тоже начал с места в карьер.

…С Аллой Золотаревой Сергей Боревский был знаком еще со школьной скамьи.

Они вместе отучились все десять положенных лет. К концу девятого класса долговязый симпатичный отличник Сергей вдруг заметил, как похорошела его тихоня одноклассница Аллочка. В выпускном классе между ними завязался страстный роман.

Правда, после окончания школы он сразу завершился: Алла поступила в педагогический, Боревский – на юридический факультет. Какое то время они еще поддерживали отношения, но потом Алла вышла замуж, и общение прекратилось. Сергей тоже вскоре обзавелся семьей и почти перестал думать о школьном романе. Тем больше удивился он, когда приблизительно год назад Алла неожиданно ему позвонила. Поболтали, повспоминали, перемыли косточки общим знакомым, договорились встретиться.

– Когда мы встретились, мне сразу бросилось в глаза, как изменилась Алка.

Она стала какой то жесткой и стервозной.

Раньше в ней этого не было. Но когда она предложила мне поучаствовать в одном прибыльном дельце и объяснила, что это за «дельце», я просто обалдел!

«Дельце», предложенное Боревскому школьной подружкой, действительно было, мягко скажем, неординарным. Она предложила ему переоформлять квартиры малолетних воспитанников детского дома на нее саму и других лиц, а затем продавать.

– Я был поражен той наглостью и цинизмом, с которым она мне это предложила! Мне бы никогда в голову подобное не пришло! – горячился Боревский.

– Почему же согласились?

– Ну… я был на мели… – сник нотариус. – Кроме того, Алка с детства обладала даром убеждения. Она убедила меня, что детям гораздо удобнее жить без забот в детском доме, где о них пекутся воспитатели и персонал. Она обещала, что часть денег, вырученных от продажи квартир, пойдет на обустройство «Детского вопроса».

Мне стало смешно. Детский сад какой то! Отмазки были жалкими и неубедительными. С первого взгляда понятно, что Боревский польстился на почти дармовой солидный доход. А Аллочка с ее даром убеждения просто втолковала ему, что все запросто сойдет с рук. Нотариус почувствовал, что ему не верят.

– Я ее боялся. Алка стала такая… циничная. Она бы ни перед чем не остановилась, – зачастил он.