Лицо неаполитанца скривилось от отвращения и пропало со скрипом петель. Микал отодвинул сюртуки, и мисс Бэннон поманила Клэра вперед.
— Идемте, мистер Клэр. Синьор Валентинелли будет вашим ангелом-хранителем.
Глава двадцатая
Больше, если умру
Комната Людовико была такой же: скромной, узкой и темной, здесь была только кровать на одного, маленький кожаный сундук и свеча, отбрасывающая танцующие тени на ободранные стены. Микал проверил комнату взглядом и кивнул. Эмма передала ему нож, и оружие пропало без его эмоций.
Неаполитанец бросился на кровать, следя за Эммой. Он был быстрым, но его движениям не хватало грации, они говорили о его любви к физической жестокости. Тонкие черные волосы, темные, близко посаженные глаза на лице в шрамах — оспа в детстве была с ним жестока. Он потянул неспешно руки над головой, зевнул и удобнее устроил плечи. Он напоминал рабочего, рубашка была поношенной, но целой, брюки грубыми, а ботинки — пыльными.
Начинала она.
— Даже чая нет. У вас страдает гостеприимство, синьор.
— Поздно пришли, синьора.
— Я не слежу за временем. Не злите меня. Это человек, которого вы будете защищать.
Людовико почесал ребра, другую руку сунул под голову.
— Зачем? Что он сделал?
— Не ваше дело. Вы будете защищать его, пока я буду занята другими делами, — она замолчала, Микал чуть напрягся, свеча трепетала. — Возможно, при этом вам придется убить парочку волшебников.
Эффект был мгновенным и поразительным. Валентинелли сел прямо, прищурил глаза, и стилет с двусторонним лезвием появился в его левой руке. Он крутил стилет над костяшками, Эмма не упустила дрожь ладони Микала.
Это был высокий комплимент от ее Щита.
— Почему он не может стереть il bambino, а? — он указал на Микала, все еще крутя нож над костяшками, ловя его за рукоять. Грязь под короткими ногтями, черные полумесяцы, сочеталась с жиром на шее.
Она подавила желание сглотнуть.
— Не ваше дело. Мне пойти куда-то еще, синьор?
— Ночью? Валентинелли — лучший. Я защищу его от самого дьявола, но вы заплатите. Золотом.
— Гинеями, — улыбка на ее лице не была приятной, как подозревала Эмма, но скрыла гримасу отвращения. — Раз вы джентльмен.
Он направил на нее пальцами и зашипел:
— Даже за золото я не позволю женщине насмехаться надо мной, стрига.
Она собрала терпение.
— Я не насмехаюсь, убийца. Так мне поискать в другом месте?
Он пожал плечами.
— Я беру работу. Двадцать гиней. Больше, если я умру.
— Хорошо, — она не упустила того, как он моргнул от ее готовности к его первой цене. Было плохо не торговаться, но у нее не было терпения на нежности. — Подойдите, синьор. Вы будете к этому привязаны.
— О, вы серьезны, — он встал с кровати и пошел к ней, без грации, но тихий. — Что он сделал, что вы так хотите ему жизнь?
— Не ваше дело, — Эмма не сдавалась, вдруг поняв, как близко к ней неаполитанец. Глаза Микала пылали в тусклом свете, сочетаясь с сиянием свечи. — Мистер Клэр, прошу, подойдите сюда.
Ментат смотрел на Валентинелли в неровном свете, чуть прикрыв глаза. Цвет его лица был намного лучше, он, казалось, пришел в себя от шока в Варке.
— Вы, — вдруг сказал он, — одно время были женаты, сэр.
Валентинелли застыл. Эмма хотела отругать ментата.
— Она умерла, — сказал неаполитанец. — Вы стрига? Или инквизитор?
— Ни то, ни другое, — веки Клэра опустились сильнее. |