Беккер был худым, в традиционных красных нарукавниках грузоманта и шерстяной шапке в елочку, тяжелых ботинках и с широкой улыбкой без левого клыка. Наверное, он тоже ненавидел заклинателей зубов или не мог себе такого позволить. Клэр подозревал, что почти все деньги юноши уходили на его больную мать в шали, которая шуршала между одной кроватью и древней печью, тыкала котелок с чем-то кипящим и смотрела на единственного выжившего сына мутными глазами. Женщина не говорила на английском, но Беккер родился в Лондинии, ему повезло больше. Если бы он родился в Германии, здесь им было бы сложнее, и они голодали бы.

— Линдорм, — сказал Беккер, он стоял, потому что предложил Клэру единственное кресло. Валентинелли стоял у двери, разглядывал ногти, комната была слишком маленькой для четырех мужчин и старых женских юбок — Ja. Чуть больше двух недель назад только открылся, делает доставки, — его акцент был смесью языка его матери и песней в нос, как делали на пристани. — Мы удивились. Но они хорошо платили пруссам, и товар разгребали. Никто не стал бы сидеть просто так, без выгоды.

— Что они платили? — Клэр осторожно устроился. Кресло было удивительно хрупким, а пол — кривым.

— Два шиллинга за один, больше за больше. Хепс на Мокгейле принес им ящики и получил целый фунт. Все оживились. Все пытались продать кусочек металла, который можно было назвать прусским, — лицо Беккера скривилось, он снял шапку и почесал голову. — И я пытался. Но законно.

«О, конечно. А я — жилетка обезьяны».

— Уверен, вы действовали по закону. И после двух недель и нескольких дней Линдорм закрылся?

— Ага. Прилив прошел, а потом — бац! Пропал, как рыба в море. То место странное. Мы ощущали что-то не то, да, и там был мант. Большой, не грузчик или корабельная ведьма. Там была магия лорда. Сильная.

— Любопытно. Кто теперь покупает прусские конденсаторы?

— Никто. Некоторые господа готовы волосы рвать в ожидании; некоторые говорят, что они во Франции, другие — что задержались по пути, еще один или два говорят, что их задерживают прусские фабрики. И потому французы стараются сейчас продавать свое, раз прусские не приходят.

Клэр прикрыл глаза, тонкие пальцы сцепились под длинным гордым носом. Зигмунд мечтательно смотрел на котелок в печи, фрау Беккер что-то пробормотала и угрожающе помахала деревянной ложкой, сделав шаги в его сторону.

Зигмунд тяжко вздохнул.

Клэр обдумывал историю юного Беккера.

— Вы случайно не знаете, куда Линдорм продавал конденсаторы?

— О, это просто, — худая грудь Беккера выпятилась, он сунул большие пальцы под нарукавники. — Он нанимал грузчиков, чтобы чарами разгрузить повозку и телеги. Два дня переноски грузов к Сэнт-Кэт были оплачены как четыре дня работы. Там большой склад, угольно-черный.

— Вы пользовались этой простой работой?

— Не было ничего простого, сэр. Лошади были беспокойными, груз ускользал, тяжелый, как кошелек священника. Каждый грузчик получил по два фунта, сэр.

— Ясно. Что можете рассказать о господах, что просили о ваших услугах?

Тут Беккер не был фонтаном знаний, работа просто была доступна, и он ее взял. Когда Клэр закончил расспросы, он заплатил юноше за беспокойство две гинеи, часть его кошелька заранее пополнила утром мисс Бэннон, хоть и не сказала об этом. Это его подозрительно обрадовало. Беккер отдал одну монетку матери, та подняла ее и проверила зубом, хоть зубов у нее не было, и юноша убедил их, что, если им потребуется грузомант, Беккер всегда готов помочь.

Улица снаружи была такой же активной, проезжали повозки, грузоманты скандировали резкую песню, произнося слова в нос.