|
А дальше старуха, бледная и застывшая, - грозная маска озлобленной нищеты, мстящей в день мятежа за все пережитые страдания. Тут же молодой мастеровой, изнуренный, опустившийся, чей взор, горящий умом, говорил, однако, о дарованиях, загубленных нуждой, которую он тщетно пытался преодолеть; в молчаливой муке ждал он близкой уже смерти, ибо ему не хватило ловкости, чтобы выскользнуть за решетку той чудовищной клетки, где бились эти несчастные, пожирая друг друга. Больше всего здесь было женщин: должно быть, мужья, уходя на работу, поручили им быть ходатаями за всю семью, полагаясь на ум, свойственный женщине из народа, которая почти всегда самовластно распоряжается в своей лачуге. Платки на всех просительницах были изодранные, юбки - с обтрепанными подолами, косынки на плечах - рваные, кофты - заношенные и дырявые, но глаза сверкали, как горящие уголья. Страшное сборище это сперва казалось отвратительным, а затем возбуждало ужас: стоило только заметить, что покорность судьбе у этих людей, прошедших через все жизненные испытания, - чистая случайность, лицемерие, питаемое благотворительностью. Две свечи, горевшие в комнате, мерцали, как в тумане, в смрадном воздухе плохо проветренного помещения. Следователь был не менее живописной фигурой, чем его подчиненные. На голове у него торчал порыжелый колпак. Галстука на нем не было, из обтрепанного воротника старого халата выступала морщинистая и красная от холода шея. На усталом лице его застыло тупое выражение, свойственное озабоченным людям. Рот, как у всякого углубленного в работу человека, был сжат, словно туго стянутый кошелек; на лбу набухли вены, как бы под грузом всех сделанных ему тяжких признаний. Он вслушивался, обдумывал и делал выводы; внимательный, как корыстолюбивый заимодавец, он отрывался от книг и справок, проникая взором в самую душу людей, которых оглядывал с поспешностью обеспокоенного скупца. Позади хозяина стоял Лавьен, готовый выполнить его приказания; он воплощал собою надзор, принимал и ободрял застыдившихся новичков. Когда появился доктор, сидящие на скамьях оживились. Лавьен оглянулся и был крайне изумлен, увидев Бьяншона. - А, это ты, дружок, - сказал Попино потягиваясь. - Что привело тебя в такой ранний час? - Я боялся, как бы сегодня до встречи со мной вы не посетили одно лицо, по делу, о котором я хочу с вами поговорить. - Ну вот, голубушка, - продолжал следователь, обращаясь к толстой невысокой бабенке, стоявшей перед ним, - если вы не расскажете мне, что у вас на душе, я сам не догадаюсь. - Говорите скорее, - поторопил ее Лавьен, - не задерживайте других. - Сударь, - вымолвила наконец женщина, покраснев от стыда и так тихо, что ее могли слышать только Попино и Лавьен, - я торгую вразнос овощами, у меня ребенок, я задолжала кормилице. Вот я и отложила свои гроши... - И что же? Их взял ваш муж? - подсказывал Попино, догадываясь, чем закончит она свое признание. - Да, сударь! - - Как вас зовут? - Лапомпон. - А вашего мужа? - Тупине. - Улица Пти-Банкье? - продолжал Попино, перелистывая книгу. - Он в тюрьме, - сказал он, читая заметку на полях против графы, в которую было внесено это семейство. - - За долги, ваша милость. Попино покачал головой - Мне, сударь, не на что купить овощей на продажу, а вчера пришел хозяин дома и грозился вышвырнуть меня на улицу, если я не уплачу за квартиру. |
