– А Горностаева что?

– Она посмотрела на меня с интересом. В общем, все на мази. Надо еще о чем нибудь поговорить.

– Поговори про Баскова.

– В смысле Басков – это круто?

– Нет, в смысле Басков – это дерьмо.

– Угу, – согласился Шаховский, – поговорю.

– У меня к тебе просьба, Витя, как к бывшему бандиту.

– Зачем оскорбляешь, Леша!

– Виноват, – исправился я, – как к бывшему представителю неформальных бизнес группировок. Поузнавай у своих ребят, Леха Склеп имеет какой нибудь интерес к фирме «Рита», «Петроэлектроконтакту» и Ленинградскому железному заводу?

Оставалось ждать известий от Шаховского – чтобы скоротать время, я решил заехать к Агеевой. Конечно, придется тащить с собой эстонца, но куда ж теперь мне без него?

Однако свидания не получилось.

– Ах, – сказала Агеева на пороге, – мне некогда, у меня деловая встреча, меня ждет замминистра.

– Какой зам какого министра?

– Не знаю какого, но министра. Он уже приглашал меня на остров Фиджи, но пока я согласилась только на ресторан «Флора».

– Одна моя знакомая – очень милая женщина в бальзаковском и даже постбальзаковском, заметьте, возрасте – все время путала флору и фауну, хотя и была замужем за доктором биологических наук…

– Леша, расскажете потом, замминистра меня уже заждался. Я и так опаздываю на полтора часа.

– Вот такие обломы, – сказал я стажеру, когда Агеева улетела к своему явно коррумпированному чиновнику.

– Курат, – ответил мой стажер.

И я с ним согласился.

* * *

Обнорский был зол. Иногда это с ним случается. Особенно в те дни, когда его не одолевают студентки и интервьюерши.

Сегодня у него никто не спрашивал автографов и не интересовался его мнением о том, где располагается криминальная столица России. Это пагубно сказывалось на настроении директора «Золотой пули» и, как следствие, на самочувствии его подчиненных.

Мне Обнорский зарубил проект реструктуризации Агентства, сказав, что большего бреда он еще не встречал.

Я благоразумно промолчал.

Затем Обнорский заявил, что с недавних пор дисциплина в Агентстве упала до критической отметки. В частности, недавно он встретил сотрудника – фамилии которого он, впрочем, не назвал, – который имел на лице явные признаки посталкогольного синдрома (как известно, пьянство было самым страшным прегрешением, которое мог совершить человек, работавший в «Золотой пуле»).

Обнорский потребовал от меня срочно – в течение часа – подготовить приказ о борьбе с пьянством и алкоголизмом в Агентстве и немедленно – с момента опубликования на двери туалета – внедрить его в жизнь.

Я мысленно отдал под козырек и сел писать приказ.

Инструкция получилась на диво хороша. Там говорилось о запрете потребления сильно и слабоалкогольных напитков на рабочем месте и в рабочее время. Далее в инструкции содержался запрет на пребывание на рабочем месте в посталкогольном (похмельном) состоянии. При этом каждый сотрудник Агентства должен был осуществлять функции самоконтроля, используя подручные средства в виде зеркала. Сотрудники, отправляясь на работу, должны были тщательно изучить свои реакции и свой внешний облик. Признаками, относящимися к посталкогольному (похмельному) синдрому, считались:

– красный (вариант – синий) нос;

– увеличенные зрачки;

– возбужденное состояние;

– отсутствие координации движений;

– запах изо рта.

Уточнять, какой запах и прочие мелочи я не стал, поскольку ответственным за исполнение инструкции был назначен Спозаранник, а он уж и сам разберется, кто, что и с кем пил.