|
Подготовился основательно: рюкзак, чехол с удилищами, соответствующая экипировка, включающая болотные сапоги. Шел напрямую к Карагачу мимо свинофермы, было восемь часов утра. До речки оставалось около километра — Карагач в этом месте давал крутой изгиб. Собака бежала рядом — и вдруг с лаем умчалась куда-то в сторону, пропала за постройками. Гражданин Гудков стал кричать, звать пса, в итоге вышел из себя и полез через кустарник, увяз в зацементированных досках. Непослушную, но обладающую безупречным нюхом псину он обнаружил во втором строении, в глубине прогнившей загородки. Если бы не этот случай, тело могли вообще не найти! Собака скулила, обнюхивала труп. Рыбалка отменялась. Чертыхаясь, Гудков оттащил от тела собаку, побежал обратно в Урбень, где из сельского совета позвонил в полицию Грибова, а потом побежал обратно. Своих оперов в Урбени не было, если не считать вечно похмельного участкового…
Меня на данное мероприятие не пригласили — думаю, в том заслуга подполковника Хатынского. Мир вокруг меня неуклонно превращался в кошмар. Я не могла работать, не понимала, о чем говорят коллеги. Клин выбивался клином. Я спустилась в фойе, перекинулась парой слов с дежурным, после чего отправилась на стоянку к своему «Москвичу». Минут за пятнадцать добралась до городских окраин, свернула с Приваловского шоссе на север и поехала по бездорожью. Устала так, словно шла пешком. Свиноводческое хозяйство не работало уже лет пятнадцать, но запашок остался. Бесхозяйственность в животноводстве царила пугающая, но говорить об этом могли только в киножурнале «Фитиль». Если здесь забросили, значит, в другом месте построили. Грязь стояла по колено. Пришлось обходить стороной, выискивая сухие места. На пригорке стояли несколько машин. На меня косились люди в форме и без. Я шла через препятствия, задирая ноги, обогнула трухлявый сарай. Саня Горбанюк опрашивал мужчину в брезентовой накидке, делал пометки в блокноте. Под ногами у гражданина вилась вислоухая собака со смешными пятнами — видимо, герой дня. — Гудков, — в ответ на мой немой вопрос объяснил Мишка Хорунжев. — Человек и его собака. Прикинь, Ритка, если бы не эта шебутная псина, мы бы тело вообще не нашли. Слушай, а ты что здесь делаешь? — Работаю, — буркнула я и побрела дальше. Под просевшим фундаментом буйно произрастали полынь и крапива. Под крышей постройки возились люди. Присутствовал Туманов — сосредоточенный и мрачный. Он сменил франтоватый плащ на серую куртку, мял в руке эспандер — тугое резиновое колечко для развития пальцев. Покосился в мою сторону, недовольно поморщился, но воздержался от комментариев. Работали эксперты — Головаш и Римма Высоцкая; что-то записывал в протокол на коленке Глеб Шишковский. Пахло в свинарнике, мягко говоря, невкусно. Загородки частично развалились, сквозь гнилые половицы прорастал бурьян. Я встала на пороге. Дальше — ни шагу. Вцепилось что-то в ноги, и даже карьерный экскаватор не смог бы меня сдвинуть. Кажется, снова начиналось — нехватка кислорода, тремор конечностей, обильное потоотделение. Хорошо хоть постепенно, а не обухом по голове… Извращенец на этот раз постелил в загородке покрывало — рваное, с мазутными пятнами. Что за удовольствие на голой земле? Спазм сдавил горло, насилу отдышалась. Детский трупик лежал на покрывале — беззащитный, трогательный, маленький. Мутные глазенки смотрели в небо. Ноги были согнуты в коленях, руки разведены. Видимо, после умерщвления убийца придал телу такое положение. На запястье поблескивал розовый браслетик — дешевое украшение из магазина бижутерии. Скальп был срезан. Жалостливые эксперты прикрыли часть головы картонным обрезком. — Кто она, неизвестно? — прохрипела я. Эксперты вопрос проигнорировали. Владимир Александрович Головаш пристроился на коленях рядом с трупом и изучал через лупу синеватую полосу на горле. |
