Это была бойня. Голгоф видел, как с протянутых вверх лестниц падает дождь из трупов, а когда он отступил в сумерках, то шел по глубокому болоту пролитой крови. Он бывал на войнах, и их было более, чем достаточно, чтобы увериться в своей воинской отваге. Но он никогда не видел ничего подобного. Никогда он не видел своими собственными глазами такое кровопролитие, которое однажды станет одной из легенд, составляющих сущность Торвендиса.

Изумрудный Меч потерял не меньше четверти всего племени. Долинный народ погиб, пожалуй, на две трети и продолжал умирать — Голгоф слышал булькающие вопли людей, в легкие которых наконец проникла кислота, вылитая со стены. Уже сейчас, слыша, как сломленные остатки его армии с трудом пытаются продержаться ночь, Голгоф понимал, что им никогда не удастся сосчитать мертвых. Сто пятьдесят тысяч тел — и то эта оценка, скорее всего, недотягивала до общего кровавого счета.

Ночь стала холоднее, и внезапно он почувствовал у себя на шее острие клинка.

— Ты чертовски уродлив, Голгоф. Слишком уродлив, чтобы спрятаться, — сказал скользкий влажный голос.

Острие убралось, что позволило повернуть голову. Над ним стояла бледная женщина с дряблой кожей, глубоко посаженными черными глазами и всклокоченными волосами цвета воронова крыла. Голгоф никогда не встречал ее, но ему описывали ее внешность и репутацию: Лутр’Кья из племени Змеи.

Лутр’Кья вышла из зарослей в низину, где сидел Голгоф. Ее чешуйчатая броня, которую она носила как плащ, была покрыта зарубками и пятнами высохшей крови.

— Я так и думала, что найду тебя прячущимся. Посмотри на себя, сын Меча. Весь в грязи. Жмешься в темноте, — на ее рыбьем лице появилась усмешка. Она опустила свой длинный тонкий меч, как будто подначивая Голгофа напасть. — Надеюсь, ты можешь придумать причину, по которой мне не стоит убивать тебя, Голгоф, потому что мне, боюсь, ее не найти.

Голгоф с трудом поднялся на ноги. Он был покрыт порезами и, видимо, сломал пару ребер, упав с осадной лестницы.

— Убей меня, если хочешь, Лутр’Кья. Леди Харибдии это не удалось, Грику тоже. Может быть, тебе повезет больше.

— Будь ты проклят, Голгоф! Ты шутишь со мной? Ты убил моих соплеменников! Ты повел нас на стены на верную смерть!

Голгоф резко приблизил свое лицо к ее лицу.

— Вы уже мертвы! Вы умерли много поколений тому назад! Посмотри на нас, сучка-Змея. Мы — ничто! Меч продавал своих детей в рабство. Змеи живут на голых камнях, их мужчины умирают от трудов еще до того, как отрастить бороды. Мы существуем только потому, что не стоим внимания леди Харибдии, которая могла бы нас истребить.

— Значит, надо отбиваться! Проклятье, Голгоф, ты мог бы сразиться с ней на ее условиях, а не бросать своих братьев и сестер на стены!

— Лучше смерть сейчас, чем рабство навечно.

— Голгоф, наши племена много поколений рвут друг другу глотки. Но я беспрестанно пытаюсь удержать племена Змеи вместе, и я всегда думала, что горные народы смогут выжить, только если будут сражаться как один, — голос Лутр’Кьи похолодел. — Теперь я вижу, что меня предали. Ты пустил моих людей на мясо, так же, как если бы на стенах были воины Изумрудного Меча.

— Изумрудного Меча нет. Змеи нет, — Голгоф простер руки к потрепанным кучкам выживших в лесу и пропитанным кровью просторам поля боя. — Это все, что у нас есть! На время этой битвы мы стали не рабами, а чем-то иным. Я дал вам цель, ради которой можно сражаться. Твой народ должен быть благодарен. Иначе они бы умерли, как ничтожества, точно так же, как жили. Мне нет дела до тебя, до твоего племени, до своего, до леди Харибдии и чего бы то ни было еще. Все, что я хочу — это достойный погребальный костер для племени, которое погибло еще до того, как я родился.