7

Волею судеб так получилось, Кран и Слон в Москве почти не виделись. Такой странный город! Заставляет всех жить как-то не по-человечески.

Слон поступил в техникум при Институте стали и сплавов, а Кран приткнуться никуда не сумел. Сначала также попробовал в техникум к Слону, но завалился, пойманный на списывании.

Года два Кран ошивался возле трех вокзалов. Сначала разгружал вагоны на общих основаниях — батареи, неказистые советские унитазы, а также металлические болванки. Тогда он вспоминал о Слоне, уверенный, что ему на эксперименты болванки пойдут. В этот момент он непременно хотел навестить своего друга, тем более что лаве за тяжкий труд были, но к концу смены Кран, взмыленный, словно загнанная лошадь, косящий от усталости себе за спину, отдыхал со своей бригадой по-взрослому, брал на грудь пол-литру беленькой и лакировал водочку пивком. После такого отдыха он забывал о Слоне, засыпал мертвецким сном и снилась ему Надька из прошлого.

А потом Крану стали доверять. Видят, что пацан не временщик, ходит на работу исправно, силой наделен бычьей, а потому поначалу его определили на бригадирство.

Кран сопротивлялся, не хотел возвышаться над пролетариатом, но ему объяснили перспективу.

— Ты, пацан, бригаду под себя затачивай, людей только своих держи, — учил Гаджи Петрович, дядя непонятной национальности, но на толстых пальцах рук своих имел он по три перстня с камнями. — Будет бригада тебе предана, будут бабки на кармане немереные!

Призыв Гаджи Кран уразумел и через месяц работал на фруктах. Здесь были и персики, и виноград кишмиш, и клубника даже. Самое удивительное, что все эти фрукты Кран со своей бригадой разгружал в зимнее время.

— Для ЦК, — объяснял Гаджи. — Но куда им столько?

В общем, такие специальные вагоны половинили. Часть бригады разгружала в официальные грузовики, а другая — в свои машины. Охранники были в доле, а потому к разгрузке всегда стояли спиной.

— На пересортировку! — командовал Гаджи, посмеиваясь.

К сбыту Крана, естественно, не допускали, но денег давали много, так много, что у него имелся номер в гостинице «Украина» на постоянной основе, а платяной шкаф был забит сторублевыми купюрами доверху.

Теперь Кран сам физически не работал, только говорил своим работягам, что и куда нести. Здесь, на Казанском, он впервые попробовал коньяк «Hennessy» и закусил его экзотическим фруктом киви. Когда он жадно впивался в земляничный вкус импортного плода, то вдруг опять вспомнил Надьку, представляя, как целует ее губы и они непременно такого же, как киви, вкуса…

Как-то раз к бригаде прибился какой-то косоглазый паренек — бабки были нужны. Попросился на ночь, пусть на самую тяжелую работу. Взяли, а к утру косоглазый что-то стал выяснять с Гаджи про коньяк. Спрашивал, чего в машину частную загрузили? Куда повезли?

Гаджи молча слушал вопросы, а потом приобнял косоглазого и повел его за вагоны, что-то ласково объясняя… Бригада услышала лишь глухой удар и короткий стон…

Труп косоглазого закопали в заброшенной угольной куче…

К концу третьего года работы Гаджи исчез, просто не явился на работу… День прошел, другой… И тогда Кран взял на себя его функции. Он примерно знал, в чем они заключаются. Бригадир по-прежнему половинил составы с дефицитом, свозя избыток в арендованные им гаражи в Подмосковье. У него не было реализации, но он, не дурак, понимал, что кто-то это место пасет, что Гаджи был в деле не главным, лишь звеном, потому терпеливо ждал хозяев.

Они появились. Дяденьки в шапках из ондатры.

— Ты с Гаджи работал?

— Я, — ответил Кран.

— Молодой, — скептически засомневался самый старший и сплюнул под ноги.