Миккал снова засмеялся:

– Айе, официально все это – обряды ради плодородия. Ну, я читал кое‑что по антропологии, разговаривал с разными людьми, даже размышлял иногда, когда нечего было делать. Лично я думаю так: этот культ появился потому, что вождю требуется полная разрядка, оргия без всяких запретов, чтобы в остальное время оставаться таким занудой, какой нужен для управления нами.

Айвар опустил глаза, наполовину в смущении, наполовину в гневе. Разве нет резона в том, чтобы тинеранам проявлять побольше самоконтроля? Такое впечатление, что их чрезвычайная эмоциональность специально культивируется. Зачем? Или это в нем говорит предубеждение? Разве сам он с каждым днем не становится все больше похож на тинеранов и разве не получает от этого удовольствия?

Фрайна взяла его за руку. Дыхание девушки коснулось щеки Айвара.

– Миккал не может без шуток. По‑моему, в том, что делает король, есть и святое, и греховное. Святое потому, что нам нужны дети: слишком много малышей – и людей, и животных – умирает. А что касается греха… в этом тоже он берет на себя… многое. Но даже это – ради табора, он выпускает на свободу зверя, который иначе грыз бы нас изнутри.

«Не очень‑то это все понятно, – подумал Айвар, – но какая она умная и серьезная, не говоря уж о том, какая славная и хорошенькая!»

– Угу, пожалуй, мне стоит помочь Дулси округлиться, – произнес Миккал. – Говорят, пока младенец в пеленках, с ним не так уж много хлопот. – Как только детишек тинеранов отлучали от груди, их селили в особом детском фургоне. – С другой стороны, – добавил Миккал, – я и сам мастак по части разных сказочек, если нужно охмурить простака с денежками в кармане…

Тень заслонила солнце. Трое охотников вскочили на ноги.

То, что спускалось к ним, миновало диск Вергилия, и теперь лучи заиграли на просвистевших в воздухе золотисто‑бронзовых крыльях шести метров в размахе. Фрайна вскрикнула. Миккал схватился за дротик.

– Не смей! – крикнул Айвар. – Йи‑лава! Это ифрианец!

– О‑ох, да, – сказал Миккал тихо. Он опустил оружие, хотя в любой момент был готов пустить его в ход. Фрайна вцепилась в руку Айвара и крепко прижалась к нему.

Существо приземлилось. Айвару приходилось встречать ифрианцев и раньше, в университете и в других местах. Но сейчас он был удивлен до такой степени, что вытаращился на ифрианца, как будто видя представителя этого вида впервые.

На земле пришелец использовал свои необыкновенные крылья, сложенные вдвое, как ноги: расположенные на сгибах пальцы образовали плоские ступни, а длинные отведенные назад кости предплечий служили дополнительной опорой при остановке. В такой позе его рост составлял сантиметров сто тридцать пять, голова доходила Айвару до груди. Весил он около двадцати пяти килограммов. Рядом с выступающей как киль грудной костью торчали тонкие, покрытые желтоватой кожей руки, развившиеся, вероятно, из птичьих лап. На каждой руке было три когтистых пальца плюс еще два противостоящих и рудиментарный отросток на внутренней поверхности запястья. На сильной шее гордо сидела крупная голова. У ифрианца был выпуклый череп, низкий лоб и узкое лицо с чем‑то вроде остроконечного костного выступа посередине; выразительный рот странным образом контрастировал с клыками хищника. Гребень из жестких черно‑белых перьев шел по голове и шее, веером спускаясь на плечи. Все тело ифрианца, кроме ступней и рук, было покрыто блестящим коричневым пухом, а огромные глаза, которые, казалось, никогда не мигают, сияли золотом.

Ифрианец был одет во что‑то вроде передника со множеством карманов и лямок. Нож, фляга и револьвер составляли все его имущество.