– Считаю до трех, святой отец. А потом начну крошить его на фарш. Раз…

Через окно Гарри видел, как Елена карабкалась по лесенке в кабину тепловоза. И, невзирая на всю безысходность своего положения, подивился, что могло ей там понадобиться.

– Два…

Внезапно ватиканские сады огласили частые короткие свистки тепловоза. Добряк, как будто не заметив этого шума, направил дуло автомата на колени Гарри.

– Дэнни! – выкрикнул Гарри. – Какое слово? Какое слово?

Он вновь посмотрел в глаза Томасу Добряку.

– Я знаю брата лучше, чем ему кажется, – сказал он таким тоном, будто разговаривал с добрым знакомым. – Ну что, Дэнни? Слово! – Он повысил голос, и звуки разнеслись по пустому помещению, дробясь каменными стенами на тысячекратное короткое эхо.

– УРА‑А‑А!

И Дэнни внезапно появился в глубине зала из‑за совершенно неприметной перегородки, в первое мгновение его инвалидное кресло было почти невидимо в глубокой тени. Гарри увидел, как он резко крутит колеса обеими руками. Его с трудом можно было разглядеть в круге ослепительно яркого света, льющегося через высокие окна.

– УРА‑А! – заревел в ответ Гарри. – УРРА‑А‑А!!!

– УРА!

– УРА!

Добряк, ослепленный ударившим в глаза солнечным светом, ничего не видел. Гарри бросился к нему.

– УРА! УРА! – орал он на ходу, не сводя глаз с террориста. – УРА! УРА!

Добряк вскинул автомат в сторону Гарри. В то же мгновение Дэнни вновь двинул вперед свое кресло.

– УРРРРА‑А‑А‑А‑А‑А!!!

Боевой клич древних кельтов громоподобно раскатился по мраморному залу, в этот момент кресло с сидевшим в нем Дэнни оказалось в поле зрения.

– Пора! – взревел Гарри.

Добряк повернул автомат в сторону Дэнни, но тот чуть раньше кинул в него последние из оставшихся у него бутылок с зажигательной смесью. Одну. И вторую. Они разбились у самых ног Томаса Добряка.

Томас Добряк успел почувствовать лишь один рывок отдачи автомата, а потом вновь утратил возможность что‑либо видеть. Вокруг него взметнулось ревущее пламя. Повернувшись, он кинулся бежать. Но чтобы бежать, нужно было дышать, и он, сам того не сознавая, втянул в себя ртом огонь, сразу опалив легкие. Прежде он и представить себе не мог, что такая боль возможна. Он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни даже закричать. Он понимал лишь две вещи – что он горит и что он бежит. Потом само время стало для него замедляться. Он разглядел открытую входную дверь. Небо над собой. Призывно распахнутые ворота вдали. Как ни странно, невзирая на боль, пронизывавшую теперь его тело до последней клеточки, он ощутил глубочайший покой. Не важно, как он распорядился своей жизнью и что будет потом, – болезнь, которая полностью овладела душой Томаса Хосе Альвареса‑Риоса Добряка, наконец побеждена. И не важно, что цена оказалась неимоверно высокой, – через считанные мгновения он будет свободен.

* * *

Тепловоз продолжал свистеть, Скала с Кастеллетти пустились бегом вдоль рельсов к воротам. Стрельба, гудки, а поезд никак не показывается… Пропади все пропадом, они войдут туда. Но вдруг детективы остановились. В воротах появился охваченный огнем человек и, не останавливаясь, продолжал бежать им навстречу.

Полицейские глядели на него, затаив дыхание. Еще десять футов, пятнадцать… Потом он начал спотыкаться, кое‑как пробежал еще несколько шагов и упал на рельсы. На территорию Италии он углубился не более чем на сотню футов.

162

Гарри услышал, как с глухим стуком соприкоснулись тяжелые створки ворот. Прямо перед ним, раздвинув толпу одетых в голубые рубахи и вооруженных большими винтовками швейцарских гвардейцев, показалась «скорая помощь», сразу же заехала на грузовую платформу и, сдав назад, остановилась у двери вагона.