Изменить размер шрифта - +
21 года поступила на кризисное отделение ГПБ №7 им. академика И.П. Павлова из токсикологического отделения НИИ Скорой помощи им. И.И. Джанелидзе через пять дней после совершенной ею попытки самоубийства. Женщину в бессознательном состоянии случайно обнаружили родственники, спустя 14 часов после приема ею 170 таблеток амитриптилина и феназепама. Совершенный этой пациенткой суицид можно рассматривать как «истинный»: женщина имела жесткую мотивацию, планировала суицид (определила «смертельную дозу» препаратов, использованных ею с целью отравления, подготовила условия, чтобы не быть обнаруженной до момента смерти и т. п.), а при поступлении в клинику сохраняла стойкую убежденность в необходимости завершить начатое.

 

На кризисном отделении пациентка проходила комплексную терапию (кризисную психотерапию и фармакотерапию), кроме того, за время госпитализации существенно изменились обстоятельства ее жизни, что в совокупности привело женщину к отказу от повторного суицида. Катамнестически (3 года) ее жизнь складывалась благополучно, она вышла замуж, трудоустроилась на престижную работу и оценивает свое психическое состояние как хорошее.

 

 

Очевидно, что нельзя полагаться на самооценку человека в вопросе определения истинности его намерений совершить суицид. Он может уверять нас в том, что он не хочет жить и/или думает о том, чтобы покончить с собой (возможно, он даже верит себе, произнося подобные утверждения), но так никогда и не совершит самоубийства. Отнюдь не лишена оснований и обратная ситуация – он говорит (а возможно, и думает так), что никогда не покусится на свою жизнь, однако в конечном итоге оказывается самоубийцей. Впрочем, даже смерть в результате суицида не является критерием в оценке того, насколько действительным, стойким и несомненным было желание этого человека покончить с собой.

 

Иными словами, если человек говорит, что он не хочет жить, – это еще не значит, что он покончит с собой, а его утверждения, что он, мол, никогда не покончит с собой, не гарантируют того, что эта возможность для него закрыта. Наконец, даже если человек не погиб в результате самоубийства, это еще не значит, что он не хотел умереть, а если погиб – это еще не значит, что он действительно собирался покончить с собой. Мы имеем достаточное количество случаев, когда человек пытался покончить с собой, однако это его решение не было абсолютным; в процессе самоубийства он одумался, пытался спастись, получить помощь, но безуспешно – суицидальная попытка оказалась несчастным случаем.

 

 

 

Клиническое наблюдение

 

Наталья Т. 43 лет поступила в ГПБ №7 им. академика И.П. Павлова с диагнозом пролонгированная депрессивная реакция. Кризис дезадаптации был обусловлен арестом сына, который, будучи наркоманом, подозревался в распространении наркотиков. Пациентка проходила комплексное лечение, включавшее психотерапию и фармакотерапию, ее состояние улучшилось, и она была выписана.

 

Однако после выписки она узнала о том, что юридически положение ее сына существенно ухудшилось. Женщина заперлась в ванной комнате своей пустой квартиры и, будучи медицинской сестрой, профессионально нанесла себе с помощью ножа глубокие порезы в области бедренных вен. Началось кровотечение, в какой-то момент женщина обессилела и стала звать на помощь – она кричала и стучала в стену, надеясь на то, что ее услышат соседи.

 

Вызванные соседями специальные службы (скорая помощь и милиция) нашли женщину погибшей.

 

 

Таким образом, все наши разговоры о суицидах неизбежно оказываются домыслами, повисают в воздухе, а мы снова возвращаемся к статистическим исследованиям и приводим данные, за которыми стоит нечто, о чем мы имеем самое абстрактное представление. Специалисты, работающие в этой области, столь же настойчивы в изучении «феномена самоубийства», сколь мало задумываются о том, что такое само суицидальное поведение как таковое.

Быстрый переход