– По сценарию он в этом кадре должен быть с похмелья, – успокоил взволнованного творца Сеня Саморуков. – Да и к тому же, как считает наш кинодраматург, чем хуже будет рожа у отрицательного героя, тем лучше.

– А куда это он? – заинтересовался Смирнов.

– Здесь для водителей скоте возок круглосуточная забегаловка функционирует, – объяснил неофиту всезнающий Сеня. – Кстати, Боря подал неплохую мысль, а?

* * *

Забегаловка стояла над дорогой на крутом пригорке и освещала фонарем-прожектором, который особо выделял прибитую над крыльцом вывеску с одним выразительным словом «Закусочная».

Борька уже стоял у стойки. А у последнего столика, в самом углу – чтобы незаметнее, печально сидел над граненым стаканом известный писатель. Сразу же заметив его, безжалостный Олег нарочито бесшабашно рванул струны гитары и хрипло запел:

– Деревянный самовар, деревянный самовар!

Делать было нечего: принципиальный писатель резко поднялся и, ни на кого не глядя, покинул пункт общественного питания.

– Гляди ты! – изумился, зная прижимистость мастера слова, Сеня Саморуков. – Даже не допил!

В сиротливом стакане оставалось граммов тридцать, Олег брезгливо двумя пальцами взял его и выплеснул остатки на пол.

– Зачем добро переводишь? – лениво спросила из-за стойки буфетчица.

– Помещение дезинфицирую, – столь же лениво ответил Олег. Удовлетворившись ответом, буфетчица привычно догадалась:

– Всем по сто?

– Лучше целую бутылку, – слегка поправила Жанна.

Не любила баб, посещающих ее заведение, буфетчица, но эту, красивую, языкастую, переворачивающую все, как ей надо, уважала и побаивалась. Поэтому сделала вид, что именно так и задумано: – А я о чем говорю!

Сеня сдвинул два стола, и первым к ним подсел Борис, под шумок мимолетного конфликта незаметно принявший свою сотку, которая, надо полагать, окончательно ликвидировала актерскую наличность. А тут – бутылка, не по дозам, а бутылка. Вполне вероятно, что и нальют.

Олег принес бутылку и стаканы, а Роман миску с квашеной капустой и вилки. Уселись все. Олег с ловкостью необычайной сорвал вилкой с бутылки без хвостика накатанную металлическую пробку и мастерски, на бульк, разлил по пяти стаканам.

– А мне? – по-детски трогательно спросил Боря.

– Мое выпьешь, – ответил Олег.

– Ты же в завязке! А я и забыл! – опять же, как дитя, обрадовался Борис.

– За что пьем? – болтая свою дозу в стакане, поразмышлял Казарян.

– За то, чтобы было хорошо, братцы! – возгласил находчивый Семен.

– И сестры, – добавила Жанна и по-мужски сотку махнула всю.

Выпив, с коровьей грустью зажевали капусту.

– Спойте чего-нибудь хорошее, – попросила буфетчица.

– Я спою, – решила Жанна. – Александр Иванович твои, Лелик, песни не любит.

– А твои – любит? – подначил Олег.

– Он меня любит, а это важнее, – срезала его Жанна и тихо начала:

…Давным-давно пел ему, Смирнову, эту песню милицейский генерал. Давным-давно. Сегодня утром…

Звучала песня, а потом совсем рядом взревел автомобильный мотор. Взревел и вдруг замолк. Замолкла и песня. В зал вошел шоферюга в пограничной фуражке и кирзачах, распорядился сурово:

– Матильда, пожрать что-нибудь и сто пятьдесят!

– Почему – Матильда? – удивившись, прошептал в ухо Роману Смирнов.

– Потому что она – немка, – спокойно разъяснил Казарян.

5

Два дела сразу делал Александр Иванович Смирнов: ловил рыбу и читал режиссерский сценарий того кинофильма, который сейчас снимался на берегах этой же реки, только километром ниже по течению.