Дмитрий Биленкин. Десант на МеркурийПриключения Полынова - 1
В ответ на прикосновение Полынов замотал головой спросонья. – Н‑е‑ет… – Да проснись же, мы у цели, – настойчиво повелел голос. Полынов открыл глаза. Над изголовьем возвышался Бааде. Торжественный, застёгнутый на все пуговицы. “Ему бы пошли эполеты, – почему‑то решил Полынов, – золотые, огромные эполеты. С вензелями. Очень пошли бы”. Вслух он сказал: – Ты будишь так, словно меня ждут великие дела. – А разве высадка пустяк? Не там ищешь ботинок, вот он. Психолог промолчал. Войдя вслед за механиком в рубку, он придирчиво оглядел её. Все как будто на месте – и огоньки над пультом, и ленивые кривые на экранах. Полынов досадливо щёлкнул пальцами. Шумерин ему не нравился. Капитан сидел сгорбившись, как вопросительный знак. Его пальцы с излишней поспешностью сновали по тумблерам анализатора. “Волнуется старик”, – подумал психолог. “Старику” не было и сорока лет. Полынов зевнул. Сладко, шумно, так, чтобы на это обратили внимание. И сказал, как бы про себя: – Значит, у меня снова заболит зуб. Шумерин удивлённо обернулся. Из‑за его плеча выплыл чёрный овал иллюминатора; в рубку глянула глухая ночь Вселенной. – Что за чушь, какой ещё зуб? – Верхний. Справа. Шумерин глядел на психолога, ничего не понимая. С плеч Бааде слетели невидимые эполеты: от неожиданности механик приоткрыл рот. – Больной зуб? – спросил он в замешательстве. – У врача? Космического? Ты шутишь… – А я и не говорю, что у меня больной зуб, – уточнил Полынов. – Но когда включается тормозная установка, какая‑то неучтённая вибрация заставляет резонировать нерв. И зуб болит. Паршивое ощущение: историческая минута, чужая планета, а герой‑первооткрыватель хватается за щеку, как старуха. – Почему ты не сказал об этом раньше? – возмутился Шумерин. – А кой прок? Инженеры, в лице нашего уважаемого Генриха Станиславовича, месяц ходили бы вокруг двигателей, меня замучили бы анализами, а все могло окончиться тем, что в экипаж назначили бы врача, у которого зуб не резонирует. Бааде расхохотался. Шумерин улыбнулся и посоветовал принять фенатин. “Неплохо, – решил Полынов. – Тлетворный дух Тугаринова изгнан калёной метлой шутки”. К психологам в космосе относились с иронией. Прежде всего потому, что редко кто замечал их работу. И не случайно: плох тот психолог, чья деятельность бросается в глаза. В этом были, конечно, свои минусы. Когда человека брали в полет на должность “врача‑биолога‑психолога”, капитанов несравненно больше интересовало, какой он врач и какой биолог. А результат? Помянув “тлетворный дух Тугаринова”, Полынов имел в виду вполне конкретный случай. Ситуация была точно такой же: чужая планета, посадка, нервная лихорадка пальцев… Психолог на том корабле был шляпой из шляп: хорошо зная Тугаринова, он тем не менее не удосужился провести профилактику. И в самый ответственный миг Тугаринов взял управление кораблём на себя! При посадке! Тугаринова вовремя оттащили. Но секунда, когда капитан руководил спуском на Венеру, кое‑кому стоила седины в волосах. Даже стажёру известно, что человек с его медлительной реакцией, неспешной сообразительностью просто не в силах сам, без участия автоматов посадить корабль на незнакомую планету. Что взяться в такой ситуации за рули, значит прямёхонько улечься в гроб, да ещё захлопнуть крышку. Конечно, поступок Тугаринова объясним. Трудно, очень трудно покорно лежать в кресле, когда решается: чёт или нечет, победа или гибель. Решается автоматикой. |
