Андрей шагал и шагал по следам батальона, незаметно отставая от него.

На второй день он упал.

— Не могу больше. Отдохну часик. Жив?

Раненый на волокуше молчал.

— Помер?

— Ммммм… — подал голос тот.

— Хрен с тобой, — устало ответил Андрей. — Наши потерялись. Иду по следам, пока. Слышишь?

Ответа не было.

На третий день он подполз к берёзе. Достал штык-нож. Срезал старую бересту. Потом стал отдирать молодую. Под тонкими одеждами берёзки обнажилось молодое зелёное тело. Он приник губами к этой зелени, слизывая влагу. Потом вгрызся зубами в эту зелень.

— Вкусно. Хочешь? Я тебе срежу кусочек.

Ответа нет.

Сколько времени прошло? Ни Андрей, ни раненый — не знали. Потерялись во времени. Хорошо — не в пространстве. В путь они отправились, когда Андрей съел всю свежую кору с дерева. Вроде насытился. Под зеленью свежей коры была сладкая, но совсем не жующаяся древесина…

— …Ты красивый, — шептала она ему тогда. — Красивый и добрый. Пообещай мне, что вернешься, ладушки…?

Он кивал и делал ещё шаг.

— Лен, ты потерпи, я вернусь, ты только жди, ладно?

Она шла перед ним. Маня к себе. Она — шаг. Он за ней. Он — шаг. Она от него.

— Вернись, мой хороший…

Иногда он засыпал.

Потом просыпался, и снова полз вперёд.

Они должны дождаться. Должны!

Однажды ночью у него здорово прихватило живот. Андрей снял с себя верёвку волокуш. Отполз в кусты. Расстегнул маскхалат. Снял его. Потом снял штаны. Сел, навалившись на какое-то дерево. Открыл глаза. Перед ним, мохнато распустившись почками, свисала ветка. «Верба…» — понял он. Помнил из далёкого детства, бабушка домой приносила. Верба да, вербное воскресение, да… Острая боль схватила низ живота. Он поднатужился. Не получилось. Он сломал ветку. Не удержался — обглодал мохнатки. Натужился ещё. Потом заострил зубами конец ветки. И стал выковыривать из себя вчерашнюю берёзу. Потом потерял сознание.

Когда пришёл в себя — потерял счёт дням.

Просто полз.

Раненый на волокуше уже давно не отвечал.

Но Андрей с ним продолжал разговаривать:

— А ты не молчи, не молчи! Помер, поди? И что, это мешает тебе разговаривать? Ты же комсомолец, ты должен!

Иногда он спал. Свернувшись в клубок.

Иногда просто лежал, смотря в голубое апрельское небо.

Иногда просто полз.

Иногда снова теряя сознание от боли в животе.

А потом он увидел людей.

Они подходили к нему со всех сторон. Выставив вперёд винтовки. «Фрицы…» — понял он. «Переодетые. Это они специально в полушубках и ушанках…»

Он стянул со спины автомат. От усталости ткнулся лицом в снег, мокро резавший лицо осколочками льдинок. Прицелился в одну из надвигавшихся фигур. Фигура упала ещё до того, как он нажал на спусковой крючок. Автомат, почему-то, не заработал. «Предохранитель…» — подумал десантник, но сдвинуть кнопочку не смог. Пальцы обессилили. Полез в подсумок за родной «лимоночкой». За последним шансом.

Но лишнее движение обессилело его и он опять потерял сознание.

Шёл день шестой.

А потом он очнулся в госпитале, где-то под Москвой. Вместе с тем раненым, которого, как оказалось, звали Ильшатом. Как и почему тот оказался жив — никому не известно. Только Аллаху, но тот никогда об этом не расскажет…

А батальон капитана Жука вышёл из окружения.