Отделение рухнуло в сугроб, скрипнув снегом. А потом, сержант Глеб Клепиков пополз вперёд. Рассмотреть — что там и как…

Глеб подождал в придорожных кустах минут пять. Тишина. Никого. Только звездное небо и тихое потрескивание замороженых веток… Тишина…

Сержант поднялся и боком — лесенкой переставляя лыжи — поднялся на дорогу.

— Наезженная. Машины ходят. И сани! — крикнул он, присев и поглаживая спрессованный снег.

На голове его была шапка, уши которой были плотно подвязаны под подбородком. А сверху был накинут капюшон белого маскхалата. Поэтому он сразу и не услышал, что его спиной появился сначала тонки, а потом все более басовитый гул автомобиля.

Когда он обернулся, было уже поздно. Легковая машина вывернула из-за поворота. Прыгать за обочину было поздно. И сержант Клепиков принял единственно верное решение — он развернулся лицом к синему, маскировочному свету фар и властно поднял руку, ладонью к машине — «Стоп!».

Бойцы его отделения, уже изготовившиеся к прыжку через дорогу, снова рухнули в снег.

Машина остановилась в метре от сержанта. Стекло опустилось и немец грубо облаял десантника. Что он говорил — сержант не понял, разобрав только одно слово — «Идиёттен». Водитель даже не понял, что перед ним русский.

Глеб лениво подошёл к дверце шофера и жутко улыбнувшись черным, обмороженным лицом, скомандовал:

— Хенде хох, скотина немецкая! Ком цу мир!

А самым главным аргументом для водителя оказался ледяной ствол СВТ, нежно коснувшийся арийского носа.

Немец скосил вытаращившиеся глаза на мушку винтовки и выполз из машины. Правда у него это получилось не сразу. Ручку заело. Пришлось сержанту слегка надавить винтовкой. Немец от страха сморкнулся большим пузырем. И зря. Потому как немедленно примерз к металлу. Глеб, правда, это не сразу заметил. Поэтому, когда он отдернул винтовку, даже удивился реакции фрица, завопившего от боли и схватившегося за лицо.

— Хлипкий какой… — сержант брезгливо снял с дула кусочки пристывшей кожи.

А десантники уже спористо окружили легковушку.

Клепиков наклонился и заглянул в моментально выстывший кузов. На переднем месте лежал фрицевский автомат. А на заднем — какой-то старик в высокой фуражке с меховыми наушниками.

— Вань, автомат забери…

Рядовой Кочуров вытащил автомат и закинул его за спину. А Клепиков изучал старика. Тот его взгляд понял по-своему — начал суетливо вытаскивать дрожащими руками свои вещи — маленький пистолет, зажигалку, золотые часы, серебряный портсигар… Потом протянул мешок, лежащий рядом.

— Братцы! Консервы! Хлеб! — радостно крикнул кто-то из бойцов. — И шоколад!

Клепиков сорвал витые погоны с плеч старика. Тот тонко вдруг закричал:

— Nein! Nein! Nicht Schiessen! Bitte! Bitte! Der Enkel! — и трясущимися руками стал тыкать открытым портмоне в лицо сержанту.

Клепиков от неожиданности отпрянул, потом уже оттолкнул руки немца.

— Чего он орет? — засмеялся Кочуров.

— Какать хочет… Вот и орет, — буркнул Клепиков. — Ладно, пошли.

— А этими что?

— Черт с ним. Стрелять не велено. А по лесу его не доведем до наших. Умрет от страха. Да и толку от него… Невзрачный какой-то старикашка.

— И водителя?

— А от него вообще толку нет. Эй, старый! Бери свой портсигар. И зажигалку с часами. Только вот сигареты реквизирую. И консервы. А в остальном комсомольцы дедушку не обидят. Да вот пистолет, извини…

Машина рванула так, что десантники долго смеялись над стариком.