|
Вновь прибывшие были хорошо одеты, лица в напряженной сосредоточенности. В сопровождении двух охранников группа быстро прошла вдоль коридора. – Свидетели, – чуть слышно шепнул Хэмбрик. Эйнсли и сам понял, зачем здесь эти люди: “двенадцать уважаемых граждан”, как предписывал закон, плюс те, кому разрешил присутствовать при казни начальник тюрьмы. От желающих отбоя не было, но число допущенных не могло превышать двадцати четырех. Обычно свидетелей собирали в условленном месте и доставляли в тюрьму на автобусе. Их появление означало, что все идет по плану, семь часов неминуемо приближаются. Одна из дам в этой группе заседала в сенате штата, а двое мужчин были членами палаты представителей штата Флорида. Политики конкурировали друг с другом за право присутствовать при казнях, получавших громкий общественный резонанс. На этом зарабатывались голоса избирателей. К удивлению Эйнсли, он увидел среди свидетелей городского комиссара Майами Синтию Эрнст. Эта женщина была ему когда то небезразлична… Впрочем, ее желание увидеть воочию, как умрет Дойл, легко поддавалось объяснению. На мгновение их взгляды встретились, и у Эйнсли коротко перехватило дух. Она все еще имела над ним власть, понял он. Синтия наверняка тоже заметила его, но вида не подала и прошла мимо с выражением холодного равнодушия. – Начальник тюрьмы разрешил вам побеседовать с Дойлом в административном офисе корпуса для смертников, – сказал Хэмбрик, когда они смогли двигаться дальше. – Его туда приведут к вам. Все подготовительные процедуры он уже прошел. – Лейтенант взглянул на часы. – У вас будет минут тридцать, едва ли больше. Кстати, вам доводилось присутствовать на казни? – Да, один раз. Было это три года назад. Старшие члены семьи попросили его тогда сопроводить молодую супружескую пару, пожелавшую увидеть казнь отпетого негодяя, который изнасиловал и убил их восьмилетнюю дочь. Эйнсли сумел раскрыть это дело. Но сколько он ни твердил себе, что наблюдает за казнью по долгу службы, ему не удалось избежать эмоционального потрясения. – Значит, поприсутствуете еще раз, – сказал Хэмбрик. – Дойл высказал просьбу, чтобы вас сделали свидетелем. Ваша кандидатура уже утверждена. – Меня, естественно, не спросили, – вздохнул Эйнсли. – Хотя теперь это не имеет значения. Хэмбрик только пожал плечами. – Я тоже разговаривал с Дойлом, – сказал он. – Он к вам явно неравнодушен и относится, не скажу с восхищением, но не без пиетета. Вам удалось каким то образом сойтись с ним? – Ни в коей мере! – Эйнсли произнес это подчеркнуто резко. – Я выследил и посадил эту сволочь, вот и все. Вообще то, он меня ненавидит. На суде он напал на меня, называл клятвопреступником, продажной ищейкой, поносил на чем свет стоит. – У этих чокнутых настроение меняется чаще, чем мы с вами передачи в машине переключаем. Сейчас он запел иначе. – Это не имеет никакого значения. Я здесь только для того, чтобы получить ответы на ряд вопросов, прежде чем он умрет. Что до моего к нему личного отношения, то по любой шкале оно попросту равно нулю. Хэмбрик замолк, обдумывая его слова, потом спросил: – Вы и правда были когда то священником? – Да. Вам Дойл сказал об этом? Хэмбрик кивнул. – Сам то Дойл считает, что вы по прежнему носите сан. Я был там прошлым вечером, когда он попросил вызвать вас. Он еще бормотал что то из Библии о мести и воздаянии… – Это из “Послания к римлянам”, – подтвердил Эйнсли. – “…Дайте место гневу Божию. |
