|
Вы не обижаетесь на меня? Саша усмехнулся. - Что вы, Всеволод Сергеевич! Разве можно обижаться? Скажу только одно: я не идеалист в вашем понимании. Я идеалист в моем понимании: нет ничего на свете дороже и святее человеческой жизни и человеческого достоинства. И тот, кто покушается на человеческую жизнь, тот преступник, кто унижает человека в человеке, тот тоже преступник. - Но преступников надо судить, - заметил Всеволод Сергеевич. - Да, надо судить. - Вот уже слабинка в ваших рассуждениях. А судьи кто? - Не будем входить в дебри вопроса. Я повторяю, самое ценное на земле - человеческая жизнь и человеческое достоинство. Если этот принцип будет признан главным, основополагающим идеалом, то со временем люди выработают ответ и на частные вопросы. Всеволод Сергеевич прислушался. У дома раздался скрип саней. - Так, это за мной. - Задержите их, я сейчас вернусь, - сказал Саша. Он выскочил из дома, у крыльца стояла кошевка, в ней возчик и милиционер. Саша прибежал домой, схватил пару фланелевого белья, свитер, верхонки, вернулся к Всеволоду Сергеевичу. - Ну зачем вы все это? - поморщился Всеволод Сергеевич. - Смотрите, "сидор" мой набит. - Ничего, втиснем, открывайте! Они сложили все в мешок. - Да, - сказал Всеволод Сергеевич, - вот адрес Ольги Степановны, город Калинин. Я письмо написал, надеюсь послать из Красноярска. Но там, может быть, привезут прямо в тюрьму. Поэтому напишите вы ей - из двух писем одно дойдет наверняка. Саша положил бумажку с адресом в карман. Милиционер и возчик кончили пить чай, вышли на улицу. Всеволод Сергеевич оделся, взял мешок, опустил его на пол. - Ну что же, попрощаемся, Саша. Они обнялись, расцеловались. Всеволод Сергеевич зашел на кухню, попрощался с хозяевами и вышел на улицу, положил мешок в сани. В дверях стояла девчонка, дочь хозяйки, в накинутой на плечи шубейке. - Ну, еще раз! Всеволод Сергеевич и Саша расцеловались. Всеволод Сергеевич сел в сани, укрыл ноги полостью, весело проговорил: - Тронули, что ли! Сани заскрипели... Саша стоял, смотрел им вслед, пока они не скрылись за углом. И девочка стояла в дверях, смотрела. Ссыльных в Мозгове осталось только двое: Саша и Лидия Григорьевна Звягуро. 3 А на Арбате жизнь продолжалась по-прежнему, будто не было ссылок, тюрем, лагерей, не было заключенных. Знакомые заключенных, знакомые этих знакомых жили, как и жили. О них, о рядовых тружениках, об их славных делах писали в газетах, сообщали по радио, говорили на собраниях. О таких, как Саша Панкратов, тоже писали в газетах, сообщали по радио и говорили на собраниях, но как о врагах, которых надо уничтожить. И тех, кто им сочувствует, тоже надо уничтожить. Так как никто не хотел быть уничтоженным, то никто не выражал сомнения в том, что надо уничтожать людей, суда над которыми не было и о вине которых узнавали из коротких газетных сообщений. |
