|
- Иван Григорьевич дома? По коридору, пахнущему свеженатертыми полами, она провела его в кабинет отца. - Пана, вот Юра к тебе. И, пропуская Шарока, улыбнулась ему счастливой преданной улыбкой. Узкая комната полутемная оттого, что выступ наружной стены наполовину закрывает окно. Книги, газеты, журналы, проспекты, русские и иностранные, лежат на столе, на этажерке, на стульях, на полу. Карта полушарий, испещренная пунктирными линиями пароходных сообщений, висит над кушеткой. Юра заметил черные цифры трехзначного номера на бюллетене - Будягин закрыл его и отложил в сторону: секретный документ, рассылаемый только членам ЦК и ЦКК. Юра отметил еще заграничную ручку "Паркер", сигареты "Тройка", ботинки на каучуке и пиджак особого покроя, какие шил дипломатам высшего ранга знаменитый Энтин. - Слушаю, - сказал Будягин спокойно-деловым тоном: привык, что к нему обращаются с-просьбами. На его сухощавом черноусом лице под густыми бровями глаза казались еще более глубокими; чем у Лены. - Институт кончаю, Иван Григорьевич, совправа. А брат сидит... Из коридора донесся звонок, шум открываемой двери. - Суд, прокуратура - не пропустят, - продолжал Шарок, - остается хозяйственно-юридическая работа. Хотелось бы на предприятие. До института я работал на Фрунзенской заводе. Знаю людей, производство. Будягин скользнул по Юрию отстраненным взглядом. Уверен в своем праве руководить другими. Что для него Юра и такие, как Юра? Они привыкли управлять массами, решать судьбы масс. - Ты к Эгерту зайди. Я скажу ему. - Спасибо, Иван Григорьевич. - Брат за что? - Уголовное. Мальчишка, связался с компанией... - Старую юстицию мы разогнали, - оказал Будягин, - а новая малограмотна. Нужны образованные люди. - Я понимаю, Иван Григорьевич, - охотно согласился Шарок, - но ведь не от меня зависит. Органы суда и прокуратуры, а тут брат... - К Эгерту, к Эгерту зайди, - повторил Будягин, - позвоню ему. Значит, в юрисконсулы? Так и сказал - _юрисконсулы_. Царапнул по сердцу. И все же цель достигнута. Результат - только он имеет значение. Вот как это делается! Одним трудно, другим нее легко. Раньше легко было тем, кто имел деньги, теперь тем, у кого власть. Кончено с институтом, со столовой, пропахшей кислой капустой, с ненавистными субботниками, нудными собраниями, вечными проработками, страхом сказать не то слово. Он даже ни разу не появился в институте в новом костюме, не хотел выделяться среди студентов, выклянчивающих в профкоме ордер на брюки из грубошерстного сукна. Они, конечно, будут заседать, произносить слова, Юра представлял их враждебные лица, угрюмую непробиваемость вожаков. Увиливаешь, Шарок, дезертируешь... А он будет стоять перед ними спокойный, улыбающийся. Что, собственно, случилось? Из-за чего шум? Он возвращается в коллектив, который его вырастил. |
