Он потребовал от Закарии, чтобы тот не выпускал Касема из дома, пока буря не уляжется. Так Касем стал узником в собственном доме. Попасть к нему мог только двоюродный брат Хасан. Однако удержать новости на нашей улице в стенах одного дома не могла никакая сила. Происходившее в квартале бродяг стало известно и роду Габаль, и роду Рифаа. Они узнали об иске против управляющего, о решении требовать исполнения десяти условий и даже о том, что слуга аль-Габаляуи Кандиль разговаривал с Касемом. Народ был взволнован. Люди сыпали обвинениями и насмешками. И однажды Хасан сказал Касему:
— На улице перешептываются. В каждой кальянной разговоры только о тебе.
Касем поднял на него глаза, в которых в последние дни читались задумчивость и тревога.
— Мы стали заключенными. Дни идут, а мы ничего не предпринимаем.
— Невозможно требовать ничего сверх человеческих возможностей, — с сочувствием сказала Камар.
— Наши братья полны решимости как никогда! — заявил Хасан.
— Правда, что в кварталах Габаль и Рифаа говорят, будто я обманщик и сумасшедший?
Хасан опустил глаза, терзаясь:
— Трусость испортила людей…
Касем в растерянности покачал головой:
— Почему род Габаля и Рифаа, которые сами встречались с аль-Габаляуи и разговаривали с ним, не верят мне?! Они первые должны были уверовать и встать на мою сторону.
— Беда нашей улицы — трусость. Поэтому они и заискивают перед надсмотрщиками.
Вдруг они услышали, как Саварис на улице ругает кого-то и осыпает проклятьями. Они выглянули в окно: надсмотрщик держал за шиворот Шаабана и орал:
— Что тебя тянет сюда, шлюхин ты сын?!
Парень напрасно пытался высвободиться. Вдруг Саварис левой рукой обхватил его шею, а правой начал наносить удары по лицу и голове. Касем вышел из себя: он отскочил от окна и побежал к двери, не обращая внимания на Камар, просящую его остановиться. Не прошло и минуты, как он стоял перед Саварисом и твердым голосом требовал:
— Отпусти его, уважаемый!
Надсмотрщик продолжал избивать свою жертву.
— Смотри, сам костей не досчитаешься! — прикрикнул он на Касема.
Касем схватил его правую руку, с силой одернул и произнес:
— Я не дам тебе его добить. Делай что хочешь!
Саварис отпустил Шаабана, рухнувшего на землю без чувств. Он схватил ведро с землей у проходящей мимо женщины и надел его на голову Касему. Хасан хотел было броситься на помощь, но его вовремя задержал Закария, обхватив сына двумя руками. Касем снял ведро с головы. Он чуть не задохнулся. Земля просыпалась ему на голову и одежду. У него начался приступ кашля. Камар и Сакина закричали. На место срочно явился Увейс, вокруг стали собираться и стар и млад. Образовалась шумная толпа. Закария изо всех сил потянул сына за руку, смотря ему в глаза с предупреждением и мольбой. Увейс подошел к Саварису со словами:
— Прости его ради меня, уважаемый Саварис!
Вокруг раздалось: «Бог велел прощать!»
— Один — родственник, другому Бог велел прощать! А между тем я вашей милостью так и в бабу превращусь!
— Боже упаси! — выкрикнул Закария. — Ты наш господин! Нет могущественнее тебя!
Саварис свернул в кофейню. Мужчины подняли Шаабана. Хасан принялся стряхивать землю с головы и одежды Касема. Как только Саварис скрылся из виду, люди смогли выразить свое сочувствие.
80
Вечером того же дня в одном из домов квартала бродяг раздался плач. Об умершем сначала заголосили домочадцы, потом к ним присоединились жильцы всего дома. Касем выглянул из окна и спросил у продавца семечек, что случилось. Тот ответил: «Долгие тебе лета. |