Тот ответил: «Долгие тебе лета. Шаабан умер…» Касем в ужасе выбежал и направился в дом друга, находившийся через два двора. Внутри было темно и тесно. Все соседи с нижних этажей собрались, чтобы выразить свои соболезнования и свое негодование. На верхних же этажах отвечали воплями, исполненными горя. Касем услышал, как две женщины резко высказались:
— Он не умер. Его Саварис убил!
— Да будь ты проклят, Саварис!
Третья возразила:
— Его погубил никто иной, как Касем! Выдумывает всякие небылицы, а наших мужчин убивают.
На сердце Касема легла печаль. Сквозь толпу он пробрался на этаж, где жил убитый и в свете прикрепленного на стене фонаря увидел в коридоре у дверей своих товарищей — Хасана, Садека, Аграму, Абу Фисаду, Хамруша и других. Со слезами на глазах Садек подошел к нему и, не произнося ни слова, обнял. Хасан, чье лицо в тусклом свете казалось искаженным болью, сказал:
— Он пролил кровь не зря.
Аграма приблизился к Касему и прошептал на ухо:
— Жене его совсем плохо. В его смерти она обвиняет нас.
— Да вразумит ее Господь! — ответил Касем шепотом.
— Убийца должен понести наказание, — мстительно сказал Хасан.
— И кто же в нашем квартале осмелиться выступить свидетелем против него? — безнадежно спросил Абу Фисада.
— Иначе нас тоже убьют, — добавил Хасан.
Касем легонько толкнул его, чтобы тот успокоился:
— Лучше вам не участвовать в похоронах. Соберемся позже на кладбище.
Касем собрался войти в дом Шаабана, но Садек преградил ему вход. Касем отодвинул его, вошел и позвал жену Шаабана. Та вышла, удивленно уставившись на него заплаканными глазами. Потом взгляд ее стал суровым и она спросила:
— Что надо?
— Я пришел с соболезнованиями, — печально ответил Касем.
— Ты убил его! Тебе нужно было имение, а нам кроме Шаабана ничего не надо.
— Дай тебе Господь терпения, — мягко сказал ей Касем. — Да накажет он его убийц! Мы будем твоей семьей. Его кровь пролилась не напрасно.
Она посмотрела на него исподлобья, развернулась и ушла. С ее возвращением во внутренней комнате возобновились стоны и причитания. Касем покинул ее дом печальный и задумчивый.
А наутро Савариса увидели нагло сидящим у входа в кофейню Дунгуля. Он испепелял взглядом тех, кто проходил мимо. Люди вежливо с ним здоровались, стараясь не выказать своего негодования. Никто не пожелал участвовать в похоронах, все оставались у себя в лавках или за тележками. После восхода солнца вынесли носилки с телом покойного, за которыми шли лишь близкие родственники. Однако, не побоявшись злого взгляда Савариса, к ним примкнул Касем. Это разозлило зятя Шаабана, и он возмущенно спросил:
— Убил и явился на похороны?!
Набравшись терпения, Касем ничего не ответил.
— Чего ты пришел? — грубо спросил его другой.
Тогда Касем решительно сказал:
— Я не убийца! Да упокоит Господь душу Шаабана! Он был смелым. А вы не такие. Вам известно, кто убил, но вы вымещаете свой гнев на мне.
Большинство из них молчали. Вслед за мужчинами толпой шли женщины, босые, все в черном. Они посыпали голову землей и били себя по щекам. Процессия прошла через аль-Гамалию в Баб-аль-Наср. Когда ритуал был окончен, прощавшиеся разошлись. Остался только Касем. Он нарочно отстал от них и вернулся на могилу, где его уже ждали товарищи. Все они рыдали. Вытирая слезы, Касем сказал:
— Кто беспокоится о собственной безопасности, пусть уходит!
— Если бы это нас волновало, мы бы не пришли, — отозвался Хамруш.
Положив ладонь на надгробный камень, Касем произнес:
— Какая ужасная утрата! Он был полон смелости и решимости. |