Настя вышла, села рядом и взяла меня за руку. На ней были длинные перчатки без пальцев, а ногти покрыты черным лаком, как у ведьмы.

— Они все ненавидят нас.

— Ну, и что с того? Ты что, не знаешь, что Интернет — это самая большая помойка в мире?

— Но они говорят, что мы плохие и должны умереть.

— Какое тебе вообще до этого дело? Кто эти люди? Ты ценишь их мнение?

— Я стараюсь прислушиваться ко всем.

— Чушь какая! Все не могут быть правы.

— Но все и не могут ошибаться.

— Очень даже могут. И вообще, делай всё наоборот, они говорят — сдохни, а ты живи! Назло.

— Но Тоня, я чувствую, что с нами что-то не так, я не могу объяснить, что именно, но где-то в глубине души у меня очень неспокойно, тревожно.

— Пойдем, выпьем кофе, — я должна была подготовить её к рассказу про Амелина и Линор.

— Нет спасибо, я не хочу. Не могу. Нет.

— У меня есть деньги, — твердо сказала я, и Сёмина тут же согласилась.

Мы взяли по большущей чашке кофе и сели за столиком в кафе в самом темном углу, за колонной, точно намерено от чего-то прячась.

После третьего же глотка я подумала, что может быть не всё так уж и плохо, как выглядело сорок минут назад. Может, просто стоило посмотреть на ситуацию под другим углом?

— Всё, что с нами случилось, — несправедливо и жестоко.

Настя неуверенно кивнула.

— И кто в этом виноват? Правильно. Кристина. Это же очень нечестно втянуть в свою игру тех, кто в отличие от неё, хоть как-то борется со своими проблемами, пусть даже и жалуется иногда. Нет ничего проще, чем сказать, вот, мол, я устала, всё кругом плохо, все козлы, я не справляюсь с этим. Ладно, фиг, пусть не справляется, но не нужно трогать других. А то вечно у них кто-то должен быть виноват.

Неожиданно всё, к чему я пришла, изучив переписку, выплеснулось на Сёмину. Линор, Кристина в ролике и Кристина в школе — три совершенно разных человека. Может, этот идиот Амелин нас обманул? Такой способен. Или это Якушин рассказывал о какой-то другой Кристине? Я вконец запуталась.

— Я понятно говорю?

Настя просто сидела, слушала и хлопала накрашенными ресницами.

— Частично, — неуверенно сказала она.

— Ты вообще можешь разозлиться или нет? Можешь задаться вопросом: «какого черта»? — я требовательно дернула её за рукав.

Однако тихая, расслабляющая музыка в кафе никак этому не способствовала.

— Не уверена, — точно извиняясь, пролепетала Настя. — Обычно я злюсь только на саму себя. Потому что я глупая и ужасная.

Она обняла ладонями чашку и горестно ссутулилась.

— Ясно. Самобичевание и всё такое. Только тогда больше, пожалуйста, не звони мне. Нравится себя пинать? Замечательно. Я в этом не участвую. Может, тебя родители мало ругали в детстве и сейчас тебе этого не хватает?

— Значит, и ты думаешь, что я немного недоделанная? — её пухлая нижняя губа непроизвольно выпятилась вперед, точно у ребенка.

— Кроме тебя самой никто так не думает, — мне не нравилось поощрять такие разговоры. — А хочешь, чтобы я так считала?

— Совсем нет.