— У тебя одни шутки и розыгрыши на уме.

И тут Петров, неожиданно придумав, куда нам пойти, потащил меня за собой. Я не сопротивлялась, мне было всё равно, хотелось, конечно, в свою кровать, под тёплое одеяло, чтобы накрыться с головой и все проблемы отступили, словно их и не было, но оставаться одной сейчас было ещё хуже.

Прошли мимо детского сада, зашли в единственный подъезд панельной многоэтажки и поднялись на самый последний этаж. Петров снял с решетки незапертый навесной замок, и мы без труда выбрались на крышу. Там было полно снега, и только в некоторых местах едва заметные протоптанные дорожки. Дул колкий, пронизывающий ветер, и мои волосы трепыхались на нем, точно безумный костер.

— Что мы тут делаем? Холод же собачий.

Сапоги я оставила в школе, и пальцы на ногах моментально закоченели.

— Сейчас скоро светать начнет.

Петров полез в рюкзак, вытащил свою неизменную камеру и тут же наставил на меня.

— Мы с Осеевой сбежали из школы и сейчас будем встречать рассвет. Осеева, привет!

Он улыбнулся, помахав рукой в ожидании ответного жеста. Такой жизнерадостный и расслабленный, что мне самой очень захотелось, чтобы всё это оказалось дурным сном.

— Пойдем отсюда. Дубняк жуткий.

— Погоди, погоди, иди сюда, — опять потащил меня. На этот раз к самому краю крыши.

Ноги засыпало снегом.

Я осторожно глянула вниз и чуть сразу же не кувырнулась в темную ледяную пропасть.

— Перестань, тут же классно. Смотри, вон она, та самая полоска надежды, что разгонит могильный холод наших сердец и адский мрак наших мыслей, — с наигранной высокопарностью произнес он. — Когда солнце поднимется и засияет над городом, его теплые, ласковые лучи растопят всё дурное, несправедливое и злобное, и мы снова будем счастливы и свободны.

— Сколько тебе лет, Петров? Невозможно уже. Какое солнце? Всё небо затянуто тучами. Через полчаса наступит обычная серость, и холодно будет ничуть не меньше. А наши проблемы никуда не денутся. Хоть тысячу раз скажи в камеру халва, во рту слаще не станет. Зря я с тобой сюда поперлась. Думала, знаешь место, где отсидеться можно, а ты всё в игрушки играешь.

— Ну, погоди немножко, пожалуйста, — взмолился Петров. — Сейчас сниму, как рассветет, и сразу пойдем.

Солнце вставало и, несмотря на моё сопротивление, это оказалось действительно очень красиво. Я и не думала, что в городе можно увидеть нечто подобное. На густом темном небе сначала появилась резко очерченная красная полоска, яркая и зловещая, точно огненный зрачок драконьего глаза, но постепенно, как бы раздвигая темноту и выпуская изнутри мутное сияние, она росла, становилась всё шире и светлее.

На какой-то момент я даже забыла про заледенелые ноги. Все, что было внизу, подо мной, уже не имело никакого значения, казалось, ещё немного, и я могла бы взлететь туда, в зыбкие, озаряющиеся морозным утром небеса и покинуть этот отвратительный, пожирающий сам себя город.

А потом пиликнула смска от Маркова: «Ты где?».

И мы пошли с ним встречаться.

Марков, с непокрытой головой, спрятав половину лица по самые очки под ворот своей блестящей ярко-красной куртки и судорожно подергиваясь от холода, ждал нас за школой, на автомобильной стоянке.

Он рассказал, что полиция всё-таки приехала, но он сбежал через окно в кабинете труда, а тупой Герасимов остался.