Поздно объяснять Богу, что все изменилось, что теперь он хочет защищать ее, беречь и лелеять. Бог и так это знает. Потому и отнимет у него Нику. Бог не убьет ее, нет — это было бы слишком просто, — но спрячет там, где она станет для Гаррена так же недостижима, как если бы умерла. И Гаррен смирится, потому что теперь, когда он полюбил ее, он хотел, чтобы она получила то, к чему стремилась всю жизнь и ради чего готова была умереть.
В сравнении с Богом, ему было нечего ей предложить.
Только свое сердце.
Он получил Божье знамение и отступил, однако на пути Доминики оставалось еще одно препятствие: мать Юлиана. Какое знамение убедит ее не мешать Доминике вступить в орден?
Гаррен рассмеялся в полный голос, и Саймон с Лекарем оглянулись, решив, очевидно, что он тоже повредился умом. Он махнул рукой, успокаивая их, но на губах его продолжала играть ироническая усмешка.
Он придумает такое знамение, в которое поверит даже мать Юлиана. Скажет, что ему было видение, в котором Господь приказал не трогать девушку и оставить ее непорочной, ибо она избрана стать невестой Христовой. Пускай настоятельница думает, что Господь самолично простер руку с небес и перечеркнул ее хитрые планы, склонив сомневающегося грешника к исполнению Его воли.
О, да, подумал Гаррен, превозмогая боль в сердце, в конце концов он все же станет орудием Божьей воли.
Глава 22
— Пресвятая Богородица! — прогремела слева от Доминики Вдова. Столпившись на берегу, паломники все как один смотрели на водную гладь, где торчал обломок скалы, который с большой натяжкой мог именоваться островом. — Да, это не собор Святого Иакова…
Подавив разочарование, Доминика поддержала под локоть сестру. Как они с Гарреном не отговаривали ее, сестра осталась неумолима и последнюю милю прошла, босая, пешком. Теперь ступни ее кровоточили, и она еле держалась на ногах.
— Я должна прийти к Блаженной Ларине как положено — скромной грешницей, — упорствовала она.
Ее святилище оказалось не менее скромным, подумала Доминика.
В золотистых лучах умирающего солнца усыпальница Блаженной Ларины почти сливалась с островком, на котором стояла. Возведенная любящими, но неискушенными руками, она была обточена ветрами и волнами и сплошь покрыта потеками птичьего помета. Для чаек святилище ничем не отличалось от камня.
— Собор! — фыркнул лорд Ричард. — Это какой-то загаженный камень.
Даже у Гаррена поникли плечи.
Доминика понимала его. Благодарная за то, что он не позволил ей прийти сюда с наивной верой в небесные чудеса, она задумалась теперь о земных. Неужели эта невзрачная усыпальница и есть то вместилище церковного могущества и власти, которое заключит лорда Ричарда в кандалы и предаст суду?
— Добро пожаловать, пилигримы. — Из хижины, стоящей на берегу, вышел человечек с растрепанной пегой шевелюрой и на негнущихся ногах заковылял им навстречу. Его круглое лицо расплылось в детской улыбке.
— Сестра Мария! Вы ли это?
Сестра подняла голову с плеча Доминики и, от усталости не в силах открыть глаза, вслепую протянула на голос руки.
— Брат Иосиф? Вы по-прежнему здесь?
Доминика взглянула на Гаррена. Он покачал головой. Этот простодушный старик был не тем служителем Церкви, которого они искали.
Брат Иосиф близоруко всмотрелся в бледное лицо сестры, и его улыбка погасла.
— Вы занедужили? — Он погладил ее по руке своими пухлыми пальцами. — Ничего. Блаженная Ларина, как и в прошлый раз, подарит вам исцеление.
— Сегодня я пришла за другим, брат Иосиф, — промолвила она.
— Нам нужен священник, который смотрит за усыпальницей, — мягко вмешался в их разговор Гаррен. |