Изменить размер шрифта - +
В отличие от суровых святых, он, кажется, терпимо относился к человеческим слабостям. Только ей одной он не делал поблажек. — Но не будем об этом. С очаровательной леди не принято беседовать о войне, тем более таким погожим летним днем.

Доминика подозрительно на него покосилась. Уж не насмешничает ли он над нею? Но нет, глаза его смотрели по-доброму и уже не сердито, и тогда она — хоть и не была леди — приосанилась и перебросила косу через плечо, на миг призадумавшись, не впала ли она во грех тщеславия.

— А о чем принято беседовать с леди? — спросила она. — У нас в монастыре не дозволены праздные разговоры. — Настоятельница отчитывала Доминику всякий раз, когда она открывала рот. Когда же она писала, пергамент безропотно принимал любые ее слова.

— О красотах природы. — В его голосе появилась хрипотца. — Или о красоте ее глаз.

Изумленная, она остановилась и подняла на него голову. И натолкнулась на взгляд темно-зеленых глаз, опушенных длинными, густыми ресницами. Этот взгляд завораживал ее, проникал в самое нутро, обволакивал ее сердце.

Повинуясь инстинкту, она обратила взор на истертые камни дороги, и ноги снова понесли ее вперед.

— Матушка Юлиана называет мои глаза дьявольскими.

Он проворчал что-то неразборчивое.

— Такого не позволит себе ни один истинный рыцарь. Скорее, он сравнит ваши глаза с мерцающей синевой предрассветного неба.

— А ваши похожи на зеленую листву, сквозь которую проглядывает бурая кора деревьев.

У него вырвался резкий, как пощечина, смешок. Видимо, она опять ляпнула что-то невпопад.

— Вот уж не ожидал такого ответа, — улыбнулся он.

Ну, по крайней мере, она его не рассердила.

— Почему? Вы описали мои глаза. Разве я не должна была описать ваши?

— Нет. Вам следовало засмущаться и покраснеть.

И она засмущалась и покраснела.

— Мне редко доводилось беседовать с мужчинами, и я не знаю всех правил. Уж очень они, мне кажется, причудливые.

Он сощурился на солнце.

— Мир вообще довольно причудлив.

— Вот поэтому мое место в монастыре. Хотите, поговорим о Боге? — с надеждой спросила она. — Эта тема будет приятна для нас обоих.

— Только не для меня.

Монастырские правила касательно молчания были строгими, но позволяли избегать таких неловких ситуаций. Может, спросить о его родном доме и семье?

— Где прошло ваше детство?

Острый взгляд.

— Не имеет значения.

Она вспыхнула, но уже не от смущения. Ее обуял грех гнева.

— Я опять сказала что-то не то? Но вы сами предложили поговорить. Если краснеть да смущаться, то серьезного разговора у нас не получится.

Щекам стало жарко под его быстрым, обжигающим взглядом.

— Оно и не предполагалось.

Смысл этих слов был непонятен, как когда-то давно латынь. Она ощутила себя неуютно. И затосковала по привычному течению жизни в монастыре, где каждой минуте на протяжении дня было отведено свое дело. Где не нужно было сомневаться в словах, ибо все они воспевали Бога.

— Если мое присутствие вам неприятно, то мне лучше удалиться. Еще раз большое спасибо за вашу доброту к сестре Марии.

Отвернувшись от него, она дождалась Вдову и все оставшееся время шла рядом с нею. Та болтала без умолку, по счастью, не требуя, чтобы ей отвечали, и к вечеру Доминика знала во всех подробностях о ее путешествии от Кале до Парижа на пути к Компостеле.

А еще она долго думала, что же написать о Спасителе, но так ничего и не придумала.

 

* * *

«Я все испортил», — думал Гаррен, в одиночестве шагая навстречу заходящему солнцу.

Быстрый переход