Чего же надобно его сиятельству на сей раз?

    Уж не сплетен ли об академических распрях хочет услышать? О том, как грызутся между собой Михаила Васильевич с академиком Миллером? Так про то уже на любом петербургском перекрестке орут.

    Попробовал осторожненько выведать, что к чему, у Харона. Но тот был нем как рыба. Досадливо отмахивался. Дескать, приедем – сам обо всем узнаешь.

    Александр Иванович за семь лет не шибко изменился. Все такой же жилистый, головастый, бледногубый. И ласковый-ласковый. Словно отец родной. Потрепал молодого человека по щеке. Хотел и винцом угостить, да глянул Ване в лицо, нахмурился и велел подать кофею. Крепкого и с ватрушками.

    – Слыхал я, Ваня, будто навострил ты лыжи из столицы в В-скую губернию? – прихлебывая ароматный напиток, оглоушил Шувалов.

    В В-скую губернию? А ведь верно, чуть не хлопнул себя ладонью по лбу поэт. Как же это он мог запамятовать? Потому и друзей давеча собирал, что надобно было обмыть грядущий отъезд.

    – Так точно, – четко, по-военному доложил.

    Граф это любил. Чтоб кратко и с выправкой.

    – Иван Иванович Тауберт посылают по тамошним монастырям поискать списки старинных летописей. Поелику готовит к изданию Несторову.

    – Вишь как… – вздел брови Шувалов. – Похвально, похвально. Радение о сохранении великого наследия нашего – это достославное дело. Еще сам Петр о том тщился. И разумная дщерь его в том отцу наследует.

    При упоминании государыни господин копиист сделал патриотическую мину.

    – Вот что, голубчик, – продолжил Александр Иванович. – Не в службу, а в дружбу. Присмотрись там, на месте. Глаз у тебя востер, равно как и язычок.

    Не сдержался-таки, лягнул.

    Все он помнит да смекает, Приапище!

    – К чему присмотреться, ваше сиятельство?

    – Конкретно не скажу. Вообще. Слухи оттуда доходят странные и нехорошие.

    – Так пошлите команду, и дело с концом!

    – Те-те-те, какой прыткий! Команду! Да кто ж позволит казенные деньги на проверку глупых баек тратить? За растрату самодержица с меня голову снимет! Самого в казематы упечет, как злодея Бестужева.

    И быстрый пронзительный взгляд на визави при упоминании о неделю назад арестованном, а прежде всесильном канцлере.

    Поэт и глазом не повел. Научился держать лицо. Немудрено за столько-то лет знакомства.

    – Вот поразнюхаешь, дашь весточку, тогда и наступит время решительных действий. Как, по рукам?

    Куда от него, Приапа, денешься? Задолбит ведь, сгноит в том самом, страшном подвале.

    – И славно, – снова потрепал по щеке на прощание. – Я тут тебе деньжат припас на дорожку. Чай, не лишними будут. Немного, всего десять целковых…

    Академик Тауберт на всю поездку выдал всего пять рублей. Не считая прогонных. Скряга немецкая!

    Нет, все-таки иногда бывает приятно иметь дело со щедрыми людьми. Пусть даже это начальник Тайной канцелярии розыскных дел.

    – И еще вот, – отставил в сторону руку, в которую услужливый Харон тут же вложил небольшой резной ларец. – Возьми, пригодятся.

    Иван открыл коробку. На зеленом бархатном сукне поблескивала пара пистолетов.