Народу на улицах почти нет. Люди побогаче предпочитают коротать время у камина, слушая уютное потрескивание дров и задумчиво любуясь игрой винных бликов в гранях бокала. Те, кто попроще, довольствуются теплом угольных печек и пивом из оловянных кружек. Изредка по улице проезжает дилижанс; закутанный до самого носа возница сутулится, пряча лицо в теплые складки башлыка.

По тротуару одиноко бредет старый фонарщик, выдыхая облачка пара и оставляя за собой неровную цепочку следов. В одной руке у него деревянная стремянка, в другой — маленькая старинная лампа: именно такие использовались раньше в его ремесле. Нынче все не то… Газокалильные фонари вытеснили старые добрые светильники на каменном масле — впрочем, и их в свой черед ждет та же судьба; скоро уже, скоро… Фонарщик тяжело вздыхает. Работа, дававшая пусть небольшой, но верный доход, грозит исчезнуть, развеявшись, словно дым. Должность упразднят… Возникшая в одночасье «Титанская Электрическая Компания» каким-то образом смогла убедить муниципалитет, и скоро дутые стеклянные пузыри повсеместно заменят уютное газовое пламя. Небось, пошли в ход все эти жуликоватые аргументы: калильные колпачки дороги, а газ ненадежен; он причина пожаров, им легко отравиться… А вслед за Уфотаффо настанет очередь других городов. Поговаривают, среди акционеров «Титанской Электрической» сплошь важные шишки, магнаты да господа из правительства. Пожалуй, так оно и есть: простым трудягам вроде него глупо ждать добра от власть имущих. Уж это-то он прочувствовал на собственной шкуре! Новомодное электричество — штука сложная, по крайней мере, так заверяют представители компании — поэтому обслуживание они целиком берут на себя. Болтают, мол, освещение теперь будет повсеместно, на каждой улочке. Глупости, конечно: обитатели окраин всю жизнь прекрасно обходятся без него… Но в центре города работы уже начались. Землекопные команды разбирают брусчатку, роют канавы под кабели, оттаивают кострами подмерзшую землю; пожалуй, такими темпами очередь скоро дойдет и до его участка… Старик останавливается у ближайшего фонаря, раскладывает стремянку и с кряхтеньем забирается по ступенькам. Да, ноги уже не те… Ноги, глаза, спина… Он открывает заслонку, нащупывает бронзовый краник подачи газа. Проклятье, как туго идет! Надо было взять флакон смазки… Скрюченные старческим артритом пальцы терзает боль. Но вот голубоватое пламя начинает лизать пропитанный патентованным составом колпачок; тот постепенно раскаляется, заливая все вокруг теплым сиянием. Еще один; хорошо — до конца улицы осталось не более дюжины фонарей…

Кларисса приходила в себя постепенно. Словно утопленница, всплывала она из темных холодных глубин наверх, к теплу и свету — всплывала мучительно медленно, ощущая слабые колыхания вод. С каждым мигом давление толщи ослабевало; просыпались давно забытые чувства и ощущения — она начала слышать, вернулись запахи и вкус (во рту словно побывала медная монета). Тело сковывала тяжелая истома. О том, чтобы встать с постели, не могло быть и речи. Несколько раз в комнату заходили какие-то люди; с ней что-то делали — переворачивали, долго и болезненно массировали ступни и запястья, кормили чем-то жидким… Зрение восстановилось в последнюю очередь, и то не сразу. Сперва забрезжил серенький свет, потом стали проступать размытые контуры предметов, постепенно обретая резкость. Лишь спустя несколько дней после своего «пробуждения» девочка обрела интерес к окружающему настолько, чтобы оглядеться по сторонам. Помещение, в котором она находилась, было большим и пустынным. Всю его обстановку составляли печь в углу и уставленная аптекарскими склянками тумбочка рядом с кроватью. На окнах красовались решетки; с высоты койки за ними были видны лишь заснеженные ветви деревьев на фоне хмурого зимнего неба.