|
Во всех репортажах просто говорилось: «Информация предоставлена членами семьи». «Членами семьи». Как мило. – Но я не понимаю, зачем ты вообще все это затеяла? – Интуиция подсказала мне, что с двоюродной бабушкой Сэди что-то не так. Правда, никто меня не послушал, – не могу я удержаться от шпильки. – И на похоронах меня обозвали сумасшедшей. – Речь, кажется, шла об убийстве, – замечает Тоня. – Но ее никто не убивал. – Тогда я не знала подробностей, – произношу я со значением, – поэтому решила провести тщательное расследование. И через какое-то время мои подозрения подтвердились. – Они ловят каждое мое слово, будто я университетский профессор. – Эксперты Лондонской портретной галереи подтвердили мою правоту. – А что им еще оставалось, – улыбается папа. – И представляешь, – с гордостью добавляю я, – они оценили картину, определили стоимость, и теперь Билл отдаст папе половину. – Охрене-е-еть! – Тоня шлепает себя по губам. – То есть… невероятно. И сколько ж тебе перепадет, папочка? – Кажется, несколько миллионов, – смущается папа. – Билл твердо решил их вернуть. – Ему не остается ничего другого, – в который раз объясняю я. – Он украл их. Он вор! Тоня потрясена до глубины души. Она хватает гренок и яростно вонзает в него зубы. – А редакционную статью в «Таймс» вы видели? – вопрошает она. – Это отвратительно. – Да, его разделали под орех, – морщится папа. – Мы все сочувствуем Биллу, несмотря на… – Лично я – нет, – возражает мама. – Так что говори за себя. – Зачем ты так? – обескуражен папа. – Я ни капельки ему не сочувствую. – Мама явно решилась на бунт, впервые в жизни. – Я чертовски зла. Зла на него. Не верю своим ушам. Мама никогда ни на кого не сердилась. Тоня тоже растеряна. Она вопросительно смотрит на меня, но я только незаметно пожимаю плечами. – Его поведение постыдно и непростительно. Твой отец всегда старается найти хорошее в людях, пытается объяснять дурные поступки, ищет смягчающие обстоятельства. Но в этом случае их просто нет! Никогда не видела маму такой воинственной. Щеки пылают, пальцы нервно стискивают бокал. – Ну ты даешь! – восклицаю я. – И если твой отец продолжит защищать его… – Я его не защищаю, – протестует папа, тяжело вздыхает, и скорбные морщины прорезают его лоб. – Но он же мой брат. Я вынужден с этим считаться. – Успех твоего брата дорого обошелся нашей семье. – Мамин голос дрожит. – Мы не можем закрыть на это глаза. Надо быть честными. По крайней мере, хотелось бы. И давайте подведем черту под этой историей. – Надо же, а я предлагала почитать книгу дяди Билла в нашем книжном клубе. Благодаря мне он продал восемь лишних экземпляров. (Надо думать, именно этот факт добил мою сестрицу.) А все это было вранье! Я презираю его! – Она резко оборачивается к папе: – И если ты, папа, не злишься на него, то ты просто размазня! В глубине души я ликую. Тонина бесцеремонность раз в жизни только на пользу. – Конечно, я злюсь, – признается папа. – Как же иначе? Но мне надо привыкнуть. Не просто осознать, что твой младший брат такой эгоистичный и беспринципный… кусок дерьма. Думаю, и так все понятно. – Вот поэтому мы должны забыть о нем, – твердо говорит мама. – Проживем без него. Почувствуем себя наконец людьми первого сорта. Энергии в мамином голосе больше, чем за все последние годы. Вперед, мамуля! – Как же все удалось утрясти? – морщится Тоня. – Это заслуга Лары, – с гордостью говорит мама. |
