То ли «Волга», то ли что-то покруче…
Ага — вот и кирпичи, и… гауптвахта! Действительно, чем-то похоже: строгое кирпичное здание, как видно, недавно выстроенное, одноэтажное, приземистое, без всяких архитектурных излишеств. Окна из темного стекла забраны фигурными решетками, выкрашенными в матово-черный цвет, дверь тоже черная, металлическая. Интересно, что у них здесь? Караульное помещение? Офис? Наверное, и то, и другое, но на гауптвахту смахивает сильно — прав шоферюга, подметил верно.
Ага! Вот и охранники — не густо, не густо, всего-то трое, включая того, в спецовке — Филимона, который тут и был, судя по всему, за старшего. Двое других — ничем не примечательные качки-станичники, из таких обычно получаются либо мелкие бандиты, либо охранники, либо водители при среднего масштаба шишках: одинаковые короткие стрижки, курточки, штанишки спортивные, одинаковые мысли: «крутая» тачка, «много бабла» и «зажечь в Турции» — предел жизненных мечтаний.
— Значит, Гоша, ты сегодня — по периметру, — смачно зевнув, Филимон принялся распределять дежурства. — А ты, Василь, как понимаешь, — здесь. На воротах, ну и присмотришь, знаешь, за кем.
— А что, их разве не заберут?
Так-так-так! Миша тотчас же навострил уши!
— Не сегодня. Завтра, может быть. Опасно сейчас светиться — повсюду пацана какого-то ищут.
— А тут их не опасно держать? Вдруг менты? Скажут, откройте-ка…
— Не скажут. А скажут — ты тоже скажи, что ключи у меня. Приеду, разрулю. Все! Что-то ты больно разговорчивый стал, Василь, а? Надоело? Или платят плохо? Так не стесняйся, скажи.
— Да нет, что ты, Филимон, что ты! — охранник резко пошел на попятную. — Я так просто спросил.
— А ты не спрашивай, а исполняй. Спрашивать потом будешь, когда начальником станешь… может быть.
Ухмыльнувшись, Филимон достал сигарету и закурил. Задымил и один из охранников — Василь. Гоша же, похоже, что табаком не баловался.
— Ну, собака поела? — сплюнув, осведомился старшой.
— Поела, наверное… — Паша пожал плечами. — Пойду, посмотрю… Пса-то потом у ворот привязать?
— Зачем? Пущай по территории бегает, местных прохиндеев пугает — заколебали уже тут шастать. Скорей бы забор доделали…
Охранник ушел в «караулку»… или «гауптвахту»… и почти сразу же вывел оттуда огромную немецкую овчарку на длинном поводке.
— Ну, Мадрас, погуляй… — наклонившись, мордоворот отцепил собачинищу, и та, помахав для начала хвостом, вдруг насторожилась, повела мордой в ту сторону, где прятался Миша, зарычала, пару раз гавкнула и вдруг опрометью бросилась к бараку.
Ратников даже предпринять ничего не успел, как овчарища, ловко запрыгнув в окно, встала перед ним, угрожающе щеря зубы!
Тьфу ты! Вот это называется — попал! И не дернешься…
— Тихо, Мадрас! Сидеть!
Собака послушно села, а к Мише уже подходили двое — Гоша и Василь. Филимон же дожидался снаружи.
— Ага! Попался, ворюга. Счас будем морду бить. А ну, вылезай!
— Ох, мужики, мужики, — исподлобья посмотрев на задержанного, старшой сокрушенно покачал головой. — Как вы уже заколебали, а?! Ловишь вас, ловишь… А вы все лезете, лезете!
— Я только хотел путь спрямить!
— Счас мы те спрямим!
— Тихо, парни! Вам что, слово дали?
Дождавшись, когда бойцы заткнулись и смущенно потупились, Филимон спокойно продолжал дальше:
— На бомжа вроде не похож… Слышь, мужик, ты вообще — кто? Отдыхающий?
— Отдыхающий. |