— Бери, это твое!

— Ты даришь мне халат и шапку, моя госпожа?

— Дарю. Ну, одевай же! Примерь! И никогда больше не ходи в обносках.

— Красивая одежда. — Михаил живенько облачился в халат, подпоясался желтым — тоже подаренным — поясом, приосанился. — Ну чем я не князь?

— Князь! — Ак-ханум захохотала. — Такой дэли стоит дюжину лошадей — целый табун. Теперь многие в Сарае будут снимать перед тобой шапки. Ты же поедешь со мною в Сарай?

— Если ты позовешь меня, госпожа. Что ж… благодарю за подарок… обмыть бы надо, чтоб хорошо носился.

— Обмыть? Не поняла…

— Ну, арьки выпить.

— А, вот ты про что. Ну конечно же, выпьем, — юная вдовушка согласилась более чем охотно.

А выпив, порозовела, распарилась… и вот уже скинула свой дэли, оставшись в одних шальварах…

Ах, ну как тут удержишься, когда сидит рядом такая вот краса, сверкает глазищами… да еще — полуголая.

— Поцелуй меня в грудь… — наклонившись, тихо произнесла Ак-ханум. — И если хочешь — в губы…

Глава 7

Осень 1245 года. Улус Джучи

ИЗРАЗЦЫ ИЗ САМАРКАНДА

Справа синели горы, слева, за желтым океаном трав, виднелась широкая протока — Маныч — с низкими, заросшими камышом и рогозом, берегами. Широкая дорога, наезженная тысячами повозок, натоптанная тысячами коней и пеших, тянулась вдоль протоки к югу, и у самых горных отрогов резко поворачивала на восток, к великой реке Итиль, где вот уже несколько лет строилась, шумела базарами и многолюдством, сверкала куполами мечетей и церквей величественная и богатая ордынская столица — Сарай. Туда и держал путь караван хаджи-тарханского купца Ичибея, а следом за ним неспешно двигалась и орда красавицы Ак-ханум, владетельной госпожи из старинного и знатного найманского рода.

Приземистые монгольские лошадки не знали усталости, да никто их и не торопил, все равно, запряженные в кибитки волы тащили свой груз слишком медленно. Так ведь и некуда было спешить — выехали-то загодя, могли бы еще подождать, да пришла весть о караване торговца Ичибея — вместе-то ехать куда веселей, к тому же, несмотря на все усилия Бату-хана, здесь, на степных дорожках, еще пошаливали бродники да спускались с гор за зипунами дикие никому неизвестные племена, про которые всерьез поговаривали, будто они людоеды. Орда Ак-ханум, увы, была вовсе не так велика и могуча, чтоб игнорировать все эти факты, и, конечно же, явилось большой удачей двинуться в путь вместе с богатым и хорошо охраняемым караваном известного многим в улусе купца. Хорошо — вовремя о нем узнали. Впрочем, в кочевьях новости распространяются быстро, недаром старики говорили, будто вся степь — это одно большое ухо!

Михаил тронул поводья коня — смирной такой лошадки, недавно подаренной госпожой, нагнал юных воинов — Утчигина, Уриу, Джангазака, Карная — с ними и поехал дальше, зорко посматривая по сторонам. Сейчас, поутру, Утчигин и его парни караулили, их была очередь. Ну и Ратников с ними, а с кем же еще-то? Взрослые джигиты его все еще сторонились, презирали, как же — бывший раб! А вот Утчигиновы парни, совсем наоборот, — добро помнили. Не Михаил бы, так лежать им с перебитыми хребтами на корм волкам!

Конечно, еще Ак-ханум пыталась научить его тюркской речи, за то же самое взялся и Утчигин, и дело потихоньку продвигалось, бывший раб уже выучил несколько фраз и понимал многие слова, пока что из самых простых: земля, степь, войско.

Русские пленники — братья Прохор с Федькой — с ним теперь не общались, наверное, считали предателем, да и черт-то с ними, пускай хоть кем считают.